|
После жизненного странствия. Потянулись угрюмые сады один за другим – угрюмые дома. Мистер Пауэр показал рукой. – Вон там был убит Чайлдс [398 - Там был убит Чайлдс. – Убийство Томаса Чайлдса, старика 76 лет, произошло 2 сентября 1898 г. В убийстве был обвинен брат убитого, однако Сеймур Буш, его адвокат, добился на суде его оправдания.], – сказал он. – В крайнем доме. – Там, – подтвердил мистер Дедал. – Жуткая история. Братоубийство. Так считали, по крайней мере. А Сеймур Буш его вытянул. – Улик не было, – сказал мистер Пауэр. – Одни косвенные, – сказал Мартин Каннингем. – Таков принцип правосудия. Пусть лучше девяносто девять виновных ускользнут, чем один невиновный будет приговорен [399 - Пусть лучше девяносто девять… – парафраза положения англ. правоведа Уильяма Блэкстоуна (1723-1780): «Пусть лучше десять виновных ускользнут, чем один невиновный пострадает»; также реминисценция Лк 15, 7.]. Они смотрели. Земля убийцы. Зловеще проплыла мимо. Закрыты ставни, никто не живет, запущенный сад [400 - Запущенный сад – «Гамлет», I, 2.]. Все пошло прахом. Невиновный приговорен. Убийство. Лицо убийцы в зрачках убитого. Про такое любят читать. В саду найдена голова мужчины. Одежда ее состояла из. Как она встретила смертный час. Знаки недавнего насилия. Орудием послужило. Убийца еще на свободе. Улики. Шнурок от ботинок. Тело решено эксгумировать. Убийство всегда откроется. Теснота тут в карете. А вдруг ей не понравится если я нежданно-негаданно. С женщинами надо поосторожней. Один раз застанешь со спущенными панталонами, всю жизнь не простит. Пятнадцать. Прутья высокой ограды Проспекта замелькали рябью в глазах. Темные тополя [401 - Темные тополя… – абзац перекликается с описанием царства мертвых, открывающегося Энею: «Вяз посредине стоит огромный и темный… толпой теснятся тени… рой бестелесных теней» («Энеида» IV, 282 сл.; пер. С.Ошерова).], редкие белые очертания. Очертания чаще, белые силуэты толпою среди деревьев, белые очертания, части их, безмолвно скользили мимо с тщетными в воздухе застывшими жестами. Ободья скрипнули по обочине: стоп. Мартин Каннингем потянулся к ручке, нажал, повернул ее и распахнул дверцу, толкнув коленом. Он вышел. За ним мистер Пауэр и мистер Дедал. Момент переложить мыло. Рука мистера Блума проворно расстегнула задний брючный карман и отправила мыло, слипшееся с оберткой, во внутренний карман с носовым платком. Он вышел, сунув обратно газету, которую все еще держала другая рука. Убогие похороны: три кареты и катафалк. Какая разница. Факельщики, золоченая сбруя, заупокойная месса, артиллерийский салют. Смерть с помпой. У последней кареты стоял разносчик с лотком фруктов и пирожков. Черствые пирожки ссохлись вместе: пирожки для покойников. Собачья радость. Кто их ест? Те, кто обратно с кладбища. Он шел за своими спутниками, позади мистер Кернан и Нед Лэмберт, за ними Хайнс. Корни Келлехер, стоявший у открытого катафалка, взял два венка и передал один мальчику. А куда же делись те детские похороны? Упряжка лошадей со стороны Финглас-роуд натужно тащила в похоронном молчании скрипучую телегу с глыбой гранита. Шагавший впереди возчик снял шапку. Теперь гроб. Хоть мертвый, а поспел раньше [402 - Хоть мертвый, а поспел раньше – аллюзия на слова Одиссея Эльпенору (XI, 57-58).]. Лошадь оглядывается на него, султан съехал. Глаза тусклые: хомут давит, зажало ей вену или что там. А знают они что такое возят сюда каждый день? Верно что ни день похорон двадцать – тридцать. |
