|
– Не виделись с вами целую вечность. – Лучше не бывает. А что новенького в нашем преславном Корке? – Я ездил туда на скачки на светлой неделе, – сказал Нед Лэмберт. – Нового одно старое. Остановился у Дика Тайви. – И как там наш Дик, честняга? – Как есть ничего между ним и небом, – выразился Нед Лэмберт. – Силы небесные! – ахнул мистер Дедал в тихом изумлении. – Дик Тайви облысел? – Мартин Каннингем пустил подписной лист в пользу ребятни, – сказал Нед Лэмберт, кивнув вперед. – По нескольку шиллингов с души. Чтобы им продержаться, пока получат страховку. – Да-да, – произнес неопределенно мистер Дедал. – Это что, старший там впереди? – Да, – сказал Нед Лэмберт, – и брат жены. За ними Джон Генри Ментон. Он уже подписался на фунт. – Я был всегда в нем уверен, – заявил мистер Дедал. – Сколько раз я говорил Падди, чтоб он держался за ту работу. Джон Генри – это не худшее, что бывает. – А как он потерял это место? – спросил Нед Лэмберт. – Попивал чересчур? – Грешок многих добрых людей, – со вздохом молвил мистер Дедал. Они остановились у входа в часовню. Мистер Блум стоял позади мальчика с венком, глядя вниз на его прилизанные волосы и тонкую, с ложбинкой, шею в новеньком тесном воротничке. Бедный мальчуган! Был ли он при этом, когда отец? Оба без сознания. В последний миг приходит в себя и узнает всех в последний раз. Все что он мог бы сделать. Я должен три шиллинга О'Грэди. Понимал ли он? Служители внесли гроб в часовню. Где голова у него? Через мгновение он прошел за другими, моргая после яркого света. Гроб стоял перед алтарем на подставке, по углам четыре высокие желтые свечи. Всегда впереди нас. Корни Келлехер, прислонив венки у передних углов, знаком указал мальчику стать на колени. Вошедшие стали там и сям на колени у мест для молящихся. Мистер Блум стоял позади, невдалеке от купели, и, когда все стали на колени, аккуратно уронил из кармана развернутую газету и стал на нее правым коленом. На левое колено он осторожно поместил свою шляпу и, придерживая ее за поля, благочестиво склонил голову. Из дверей появился служка [409 - Из дверей появился служка… – в следующем далее «остраненном» описании христианской службы довольно вероятно влияние знаменитого толстовского описания в «Воскресении» (ч. I, гл. 39).], неся медное ведерко с чем-то внутри. За ним шел священник в белом, одной рукой поправляя столу, другой придерживая маленькую книжицу у своего жабьего брюха. А кто будет нам читать? Каркнул ворон: я опять [410 - А кто будет нам читать? Ворон каркнул: я опять – вариация детского стишка.]. Они стали у гроба, и священник принялся быстро каркать по своей книжке. Отец Гробби. Я помню, как-то похоже на гроб. Dominenamine [411 - Господиимя (искаж. лат.)]. Здоровенная морда. Заправляет спектаклем. Дюжий христианин [412 - Дюжие (или «мускулистые») христиане – движение в англиканской церкви во 2-й пол. XIX в., утверждавшее важность телесного здоровья и физического развития для христианской религии и морали. В «Герое Стивене» упоминается нашумевший спор в начале 60-х годов между защитником этого движения Чарльзом Кингсли (1819-1875) и кардиналом Ньюменом.]. Горе тому, кто на него косо глянет: священник. Ты еси Петр. Отъел бока, как баран на клевере, сказал бы Дедал. И брюхо раздулось, как у дохлого пса. Где он такие выражения находит, диву даешься. Пуфф: бока лопаются. – Non intres in judicium cum servo tuo, Domine [413 - Господиимя (искаж. |
