Я апатично молчу, будто не слышу, и он добродушно осведомляется:

     - Надеюсь, я вас не огорчил?

     - Вовсе нет. Но и вы вряд ли  огорчены  моим  отказом.  При  нынешнем

уровне безработицы место швейцара будет пустовать недолго.

     - Вы угадали. Если меня что-то беспокоит, то только ваша участь.

     Надо бы поинтересоваться, с каких пор моя скромная  персона  занимает

такое место, мало  ему  других  забот,  что  ли,  но  вопрос  кажется  мне

нетактичным, и я замечаю:

     - Мою участь будет решать посольство.

     - Да, конечно, - энергично отзывается рыжий, будто он  только  теперь

сообразил, что существует посольство. - Но я должен вас предупредить,  что

до него не так просто добраться...

     - Вы знаете адрес?

     - Примерно... Но это неважно. Важно другое: путь от моей  конторы  до

вашего посольства не близкий, и на этом  пути  всякое  может  случиться  с

человеком, у которого нет даже паспорта...

     - И все-таки я готов рискнуть.

     Он лениво встает с кресла и отходит к столу.

     - Вы хорошо представляете себе размеры этого риска?

     - Может быть, не совсем, - признаюсь я. - Но стоит ли раньше  времени

дрожать от страха, если другого выхода у меня все равно нет?

     И поскольку аудиенция явно окончена, я  тоже  поднимаюсь  с  удобного

кресла.

     - В таком случае ступайте в посольство, - добродушно советует хозяин.

- Да-да, ступайте! И да хранит вас бог!

     В знак прощанья он поднимает руку, я вежливо киваю  и  направляюсь  к

двери, отмечая на ходу, что чувствую себя куда лучше. Порция  виски,  пара

сигарет и отдых в удобном кресле заметно подняли мое настроение. Уверенным

шагом  я  покидаю  кабинет.  И  попадаю  в  лапы  горилл.  Наверное,   они

предупреждены звонком  шефа,  потому  что  поджидают  меня  в  коридоре  и

подхватывают под руки.

     - Вниз, ребятки, вниз! - добродушно рычит шеф за моей спиной. - Чтобы

на лестнице не было крови!

     Снова вакса, еще гуще и чернее, чем прежде. Она такая липкая, что мне

уже не выплыть на поверхность.

     И снова боли всех разновидностей по всему  телу,  с  головы  до  пят,

будто меня превратили в кашу, а потом эту кашу нарезали  на  куски.  Куски

боли, сплетение боли, энциклопедия боли, -  вот  во  что  превратили  меня

гориллы Ал и Боб. Две гориллы, глядя на которых  легко  увериться  в  том,

что, во-первых, человек произошел от обезьяны, а во-вторых,  что  обезьяна

тоже может произойти от человека.

     Наверное, все было бы не так страшно, если бы я не сопротивлялся.  Но

я  отбивался  зверски  и,  кажется,  нанес  противнику  немалый,  хотя   и

частичный, урон, несмотря на его численное превосходство,  и  заплатил  за

это с лихвой.

     Два сломанных носа, расцарапанная щека, растоптанный живот и еще пара

очков в мою пользу - отнюдь не плод увлечения спортом и не стихийная жажда

мести.