К счастью или несчастью, он еще не совсем спятил, поскольку  подходит

к  стоящему  за  стойкой  хозяину  заведения  и  делает  мне  легкий,   но

красноречивый жест,  указывая  на  узкую  лестницу  в  глубине  заведения,

которую я только сейчас замечаю.

     Мы поднимаемся  наверх,  стараясь  не  стукаться  головами  о  низкий

сводчатый потолок, и снова оказываемся в царстве тишины  и  уюта.  Столики

накрыты белоснежными льняными  скатертями,  на  них  фарфор  и  серебряные

приборы, маленькие вазочки с цветами. Небольшие оконца выходят на  реку  с

тусклыми вечерними тенями на воде и темными корпусами барж.

     Пожалуй, тишина в этом заведении - не особенно ходкий товар, а может,

предлагается за очень высокую  цену,  потому  что,  если  не  считать  две

пожилые пары,  ресторан  пуст.  Мы  устраиваемся  в  углу  возле  окна  и,

поощряемые обходительностью кельнера, начинаем изучать меню.

     Ужин проходит почти в полном молчании,  нарушаемом  порой  банальными

фразами; их произносит главным образом американец.

     - Этот ресторанчик - на редкость спокойное место, -  изрекает  мистер

Мортон.

     Или:

     - Этот дождик так заладил, что, видно, не перестанет до мая.

     Впрочем, лично меня длинные паузы  и  ничего  не  значащие  фразы  не

особенно беспокоят, мне давно известно, что серьезные  люди  приступают  к

серьезным темам лишь за кофе. И я не ошибаюсь.

     - Я хотел сообщить вам кое-что, о чем неудобно говорить по  телефону,

- уведомляет меня  американец.  -  Посылка  прибыла  в  Вену  этим  утром,

операция окончена.

     Он бросает на меня беглый взгляд, чтобы оценить впечатление,  которое

произвела на меня эта важная информация. Я встречаю  ее,  сохраняя  полное

спокойствие, и даже нахожу в себе силы пробормотать:

     - Слава богу!

     Хотя для меня это означает "черт побери".

     -  Да,  с  этой  историей  наконец-то  покончено,  мистер  Питер,   -

произносит Мортон, отпивая глоток кофе.

     И тут же добавляет:

     - Естественно, не без вашей ценной помощи.

     Низкий бас звучит безучастно. И,  может  быть,  как  раз  именно  эта

безучастность, какой бы она ни казалась непринужденной, порождает  в  моем

сознании вопрос. Неужели столь  безучастное  отношение  к  столь  желанной

победе в порядке вещей?

     В конце концов, может, это вопрос темперамента. Может быть.

     Мы допиваем кофе в полном молчании.  А  когда  американец  платит  по

счету, я решаюсь спросить:

     - И это все, что вы хотели мне сообщить?

     - А вы что ожидали? - смотрит на меня шеф с любопытством.

     - Ничего особенного. Но вы сказали по телефону, что сообщите "хорошие

новости", а до сих пор я узнал только одну.

     - Да, вы правы.