Оно было вызвано тем, что сброд Пирса потерпел неудачу там, где потеряли надежду и его кавалеристы. Но в следующее мгновение он уже осознал, что это дезертирство или непростительная безответственность и процедил сквозь зубы:

– Я предам их военно‑полевому суду и добьюсь, чтобы их вышвырнули вон из армии!

Пирс задумчиво посмотрел на полковника и осведомился:

– И часто они позволяют себе такое?

– Нет, черт побери! Конечно, нет! – Клэрмонт злобно хлопнул себя по голени тростью. – Оукленд и Ньювелл – лучшие из моих офицеров! Ну хорошо, шериф, пошли! Пора ехать!

Пирс пошел в вагон. Клэрмонт оглянулся, чтобы удостовериться, что вагоны с лошадьми надежно закрыты, а потом повернулся и поднял руку.

Колеса дрогнули, заскользили и состав тронулся...

Глава 3

К наступлению сумерек поезд был уже довольно далеко от Риз‑Сити. И город, и равнина, на которой он раскинулся, скрылись из виду. Поезд медленно карабкался выше и выше по холмам, предвестникам настоящих гор.

Небо потемнело, сгустившиеся тучи погасили последние отблески заката. Было похоже, что это ночью не будет ни звезд, ни луны – свинцовое небо обещало снегопад.

Однако, собравшиеся в офицерском купе почти не обращали внимание на холодный мрак и грозящее ненастье. В купе находилось восемь человек, у семи из них в руках находились стаканы. Натан Пирс, сидя на кушетке рядом с Марикой, держал в руке стакан виски, а девушка – стакан портвейна.

Стаканы с виски были также в руках губернатора и полковника Клэрмонта, сидевших на другой кушетке, и у доктора Молине и майора О'Брайена, расположившихся в креслах. В третьем кресле преподобный отец Теодор Пибоди прихлебывал из стакана минеральную воду и поглядывал по сторонам с видом праведного превосходства. Единственным человеком, которому не предложили подкрепляющего, был Джон Дикин. Не говоря уж о том, что никому не пришло в голову оказывать гостеприимство преступнику, настолько себя запятнавшему.

Он просто не мог бы поднести стакан к губам, так как руки его были связаны за спиной. Ноги его также были связаны. Он сидел на полу сгорбившись самым неудобным образом у прохода, который вел в спальное купе. Не считая Марики, которая иногда бросала на него тревожные и сочувствующие взгляды, никто, казалось, не чувствовал, что присутствие здесь Дикина вносило какой‑то диссонанс – на границе востока с западом жизнь ценилась дешево, а страдания казались таким обычным явлением, что не стоили внимания и тем более – сочувствия.

Натан Пирс поднял стакан и произнес:

– За ваше здоровье, джентльмены! Честное слово, полковник, я и не подозревал, что армия путешествует с таким комфортом. Неудивительно, что наши налоги...

Клэрмонт жестко оборвал его:

– Армия, шериф, не путешествует с таким комфортом! Просто это личный вагон губернатора Фэрчайлда. За вашей спиной два спальных купе, зарезервированных для губернатора и его супруги – в данном случае, для губернатора и его племянницы, а дальше опять‑таки, их персональная столовая. Губернатор был столь любезен, что пригласил нас ехать и питаться в его вагоне.

Пирс снова поднял стакан.

– В таком случае за ваше здоровье, губернатор! – он замолчал и с любопытством посмотрел на Фэрчайлда. – В чем дело губернатор, мне кажется вас что‑то беспокоит.

Губернатор и в самом деле был чем‑то обеспокоен. Он принужденно улыбнулся и попытался придать голосу легкий, почти шутливый тон:

– Государственные дела, мой дорогой шериф. Жизнь у кормила власти это, знаете ли, не только приемы и балы.

– Не сомневаюсь, губернатор, – в миролюбивом голосе Пирса появились нотки любопытства. – А затем вы совершаете эту поездку, сэр? Я хочу сказать, что будучи человеком штатским.