– Да как вы смеете! Губернатор Фэрчайлд, как вы смеете подвергать это бедное дитя такому риску? Такой ужасной болезни! Я не нахожу слов и настаиваю на немедленном возвращении в Риз‑Сити и... и если...

– Возвратиться в Риз‑Сити? Сейчас? – О'Брайен спросил это почти безразличным тоном. – Повернуть состав на одноколейной дороге, пастор это весьма мудреное дело.

– О, боже мой, пастор! За кого вы нас принимаете? За убийц? Или за потенциальных самоубийц. Или просто за дураков? Ведь поезд везет продукты и медикаменты, которых хватит на месяц. И в этом поезде все мы и останемся, пока доктор Молине не объявит, что с эпидемией все покончено...

– возмутился губернатор.

– Но это невозможно, невозможно! – Марика схватила за руку доктора и выпалила почти в отчаянии:

– Я знаю, вы – врач, но ведь и у врачей столько же шансов, и даже больше, заразиться холерой, как и у любого другого!

Молине нежно похлопал ее по руке, – Только не у меня. Я уже перенес холеру и выжил. У меня к ней иммунитет. Спокойной ночи!

С пола послышался голос Дикина:

– А где вы ее подцепили, доктор?

Все удивленно уставились на него. Предполагалось, что преступникам, как и детям, разрешалось присутствовать, но не разговаривать. Пирс хотел было встать, но Молине жестом попросил его не беспокоиться.

– В Индии, – ответил он на вопрос Дикина. – Там, где я изучал эту болезнь. – Он невесело ухмыльнулся. – Соприкасался с ней вплотную. А почему вы спросили?

– Так... Обыкновенное любопытство. И когда это было?

– Восемь‑десять лет назад... И все же почему это вас так интересует?

– Вы же слышали, что сообщил обо мне шериф. Я кое‑что смыслю в медицине. Вот меня это и заинтересовало.

– Неприятное известие, – задумчиво произнес Пирс. – И сколько там уже умерло? Я имею в виду гарнизон форта Гумбольдт.

Клэрмонт вопросительно посмотрел на О'Брайена, который, как всегда, ответил четко и авторитетно:

– По последним данным, а это было шесть часов назад, из гарнизона в семьдесят шесть человек умерло пятнадцать. Мы не имеем данных о тех, кто уже заболел, но еще жив, но Молине, у которого огромный опыт в этих делах, считает, что число заболевших должно достигать двух третей или трех четвертей от всех оставшихся.

– Выходит, защищать форт могут приблизительно пятнадцать человек? осведомился Пирс.

– Что‑то в этом духе.

– Какой удобный случай для Белой Руки! Если бы он об этом знал!

– Белой Руки? Вашего кровожадного вождя пайутов?

Пирс утвердительно кивнул, а О'Брайен отрицательно покачал головой.

– Мы подумали о такой возможности, но решили, что это маловероятно.

Все мы знаем о фантастической ненависти Белой Руки к белому человеку вообще и к американской кавалерии в частности, но он далеко не дурак, иначе армия уже давно бы разделалась с ним. Если Белая Рука узнает, что форт Гумбольдт находится в таком отчаянном положении, он узнает и то, почему он оказался в таком положении, и будет обходить его за тысячу миль, – на лице О'Брайена появилась холодная улыбка. – Извините, я не пытался быть остроумным.

– Мой отец!? – выкрикнула Марика сорвавшимся голосом.

– О нем пока ничего не известно.

– Вы хотите сказать...

– Простите, – О'Брайен слегка коснулся ее руки. – Я только хотел сказать, что знаю не больше вас.

– Значит пятнадцать детей господних уже обрели вечный покой? – голос Пибоди прозвучал словно из гробницы. – Хотелось бы мне знать, сколько еще несчастных уйдет от нас до рассвета.