– Церковь – это священная земля, – сообщил Андре, когда я объяснила, куда мы направляемся. – Он не может быть в церкви: он вампир.

Я потерла лицо, не обращая внимания на тихий голос, твердивший; «Мы должны их найти», и попробовала думать. Я ужасно устала. И с удивлением поняла, что не сплю уже сорок часов.

– Ладно, – сказала я, – я слыхала, что вампиры не выносят священной земли. – Один из редких правдивых рассказов среди десятков лживых, например о том, что вампиры ходят по воде. – Но если Литтлтон все‑таки в церкви, как ты это объяснишь?

Он свернул на Третью и сбросил скорость, чтобы мы могли высмотреть подходящее здание. Сестра Гэбриэла не сказала, в какой части Вашингтона церковь. Поскольку моя мастерская к востоку, начали мы оттуда. Я нажала на несколько кнопок и наконец открыла окно. Можно принюхаться.

– Хорошо, – сказал Андре. – Может, демон изменил правила, но и демоны не могут вступать на священную землю. Если церковь не осквернена.

– Какое‑то время она была школой, – сказала я.

Он покачал головой.

– Только если борделем. Нужен тяжкий грех, чтобы уничтожить святость церкови. Прелюбодеяние, убийство – что‑нибудь в этом роде.

– А как насчет самоубийства? – спросила я.

Сестра Гэбриэла ничего не говорила о самоубийстве, но она вообще не сказала, что там случилось.

Он посмотрел на меня.

– Думаю, демону очень приятно жить в оскверненной церкви.

Движение на Вашингтоне ночью небольшое, и Андре обгонял спортивные машины, не останавливаясь у знака «Стоп».

«Пусть все кончится, – мрачно пообещала я себе, – и я никогда больше не сяду в машину, которую ведет вампир».

Розалинда была права. Церковь стояла в двух кварталах от Вашингтона. Никаких надписей, но это несомненно церковь.

Она была больше, чем я ожидала, почти в три раза просторнее церкви, куда я хожу по воскресеньям. Когда‑то при ней был большой двор, но от него мало что осталось, только выгоревшие на солнце сорняки, срезанные почти до земли. От парковки уцелело чуть больше, асфальт стерся, так что это был скорее голый камень и сквозь щели в поверхности проросли сорняки. Ни следа БВМ Литтлтона я не увидела.

Увидев церковь, Андре сразу остановил машину. Он припарковался на противоположной стороне улицы, у двухэтажного дома, который когда‑то мог быть деревенским.

– Я не вижу машины, – сказала я.

– Может, он уже отправился на охоту, – ответил Андре. – Но, думаю, ты права: он здесь был. Именно, в таком месте он остановился бы. – Он закрыл глаза и вдохнул. И только тут я поняла, что сегодня он не дышал, лишь перед разговором сделал несколько мелких вдохов. Должно быть, я привыкаю к вампирам. Тьфу!

Я тоже глубоко вдохнула, но вокруг было чересчур много запахов. Собаки, кошки, машины, асфальт, который весь день пекся на солнце, и растения. Не глядя, я знала, что за домом, перед которым мы стоим, растут розы и что кто‑то возится с компостом. Но запахов вервольфов, демонов или вампиров, кроме Андре, не было. Я не сознавала, как сильно рассчитывала на какой‑нибудь знак, который сказал бы, что Адам и Сэмюэль были здесь.

– Ничего не чувствую.

Андре приподнял бровь, и я поняла, что в подходящих обстоятельствах он очень хорошо выглядит; и я была права: сегодня в нем что‑то изменилось, что‑то добавилось.

– Он не глуп, – сказал Андре. – Только глупый вампир оставляет след, ведущий к его двери.

В его голосе звучала гордость.

Он посмотрел на церковь и пошел через улицу.