– Но за последний период, как я понял, вы несколько отдалились друг от друга? – спросил Линьков, заглядывая в блокнот. – Примерно с апреля, если я не ошибаюсь?

Я понял, что он уже выяснил про нас с Ниной, – ну, это же никакой не секрет, все знали.

– Да, наши отношения несколько изменились, – сказал я с вызовом, – но мы не ссорились и трагедией тут даже не пахло. И вообще Нина тут ни при чем!

Линьков посмотрел на меня и слегка усмехнулся – так, уголками губ.

– Да я вам верю, вы зря раскипятились, – участливым своим тоном сказал он. – Думаете, я ставлю вам в вину, что вы сразу не сказали о… ну, об этих личных взаимоотношениях? Но я же видел, в каком вы были состоянии. Вы и сейчас, конечно, далеко не в форме, поэтому и горячитесь понапрасну. Я знаю, что вы с Левицким продолжали совместно работать и внешне все было почти по‑прежнему. Но вы отдалились друг от друга, это ведь естественно и неизбежно в таких обстоятельствах, по крайней мере на первых порах. Свободное время вы проводили уже порознь, ведь так? Вот я и хотел спросить, не знаете ли вы, как именно проводил свое свободное время Левицкий?

Я молча покачал головой. Я представил себе Аркадия – одного, без меня. Мы ведь два года были просто неразлучны… Правда, сначала Аркадий стал все чаще ускользать – по той же причине. Я просиживал вечера в лаборатории, а он уходил с Ниной. Но только Аркадий обязательно являлся потом в лабораторию. Хоть на часок, да приходил. Я бы, может, тоже так делал, но Нина сразу объяснила, что Аркадий ее по‑настоящему не любил, ни одного вечера с ней целиком не провел, только и рвался в лабораторию, и я уже не мог вести себя в том же духе. А потом, трудно мне было с ней расставаться в середине вечера. И к тому же я думал: Аркадию и без того неприятно, что я у него под носом торчу полный рабочий день… Словом, я был с Ниной, а Аркадий оставался один. Нет, я, конечно, не думал, что он из‑за этого мог отравиться. В самоубийство я по‑прежнему не верил и на Линькова рассердился именно из‑за того, что решил: он держится версии самоубийства, потому и заговорил об истории с Ниной.

– Но были же у него друзья, кроме вас? – продолжал спрашивать Линьков.

– Может быть, новые друзья завелись за последнее время? Неужели вы ничего не знаете?

– Да практически ничего, – угрюмо сказал я: мне было стыдно. – Я для него был самым близким другом, как и он для меня, остальные все – намного дальше. Даже, можно сказать, это уже были не друзья, а просто приятели, товарищи по работе и все такое. Насчет последнего времени – не знаю. Вот, например, первомайские праздники Аркадий провел с эксплуатационниками, за город с ними ездил. Наверное, кто‑нибудь у него там есть – скорее всего, девушка…

– А вы ни с кем его за это время не встречали?

– Во всяком случае, ни с кем чужим. И ни с кем постоянно или хотя бы часто – это я бы наверняка заметил.

– Он что, замкнутый был, нелюдимый?

– Да нет! Он веселый был, живой, компанейский. Но когда в работу как следует влезет, никто ему не нужен.

– А сейчас как раз такой период и был, если я верно понял?

– Да… А то, что я вроде бы меньше этим интересовался…

– Вы уже говорили – личные мотивы, это понятно… Но, кстати, насчет этих мотивов. Вы сказали, что характер у Левицкого был довольно крутой и резкий, что особой выдержкой он не отличался. Значит, я могу предположить, что Левицкий открыто высказал вам свое отношение к… этой истории?

– Никогда он мне ни слова по этому поводу не сказал, – сейчас же ответил я.