– Пока нет! – уверенно уточнил Эдик. – Но выяснить все могу в два счета. Чикаться тут особенно‑то не стоит!

– Чикаться, как вы выражаетесь, может, и вправду не стоит, – ответил Линьков, с вялым интересом разглядывая Эдика, словно музейный экспонат. – Но дело все же не вполне ясное. А к тому же эта ваша специфика…

– Именно! У меня эта специфика вот где сидит! – Эдик постучал ребром ладони по своему мощному загривку. – Никаких, понимаете, законов для них нету. Рабочий день кончился, а им без разницы. Сидят, как приклеенные, допоздна. А чего сидят, спрашивается? Исключительно от разболтанности, я считаю.

– Научные сотрудники, учтите… – неохотно пробормотал Линьков. – День у них ненормированный…

– То‑то и оно, что ненормированный! Был бы нормированный, так порядок навести ничего бы не составляло. А так… – Эдик махнул рукой и продолжил уже спокойно, с деловой интонацией: – Что я вам пока посоветую – это прощупать кое‑кого из институтских. В первую очередь Стружкова. И Нину, конечно.

– Какую Нину? – с некоторым интересом спросил Линьков, увидев, что ясные глаза Эдика при этом имени словно маслянистой пленкой подернулись.

– Да Берестову Нину! Неувязочка по личной линии тут получилась все же лихая! Дружба ведь была – водой не разольешь, но как Ниночка появилась, так и дружбе конец!

– Вы хотите сказать, что Левицкий и Стружков поссорились из‑за Берестовой?

– Поссориться‑то они в открытую не поссорились, – хитро улыбаясь, возразил Эдик. – Народ все же культурный, до мордобития не дойдет. Но если в корень посмотреть – люди они или не люди? У него девушку из‑под носа уводят, а он стой и глазами хлопай, поскольку уводит‑то друг‑приятель? Да тем более такую девушку! Ниночка Берестова – это же такой кадр, н‑ну! Только она возникла в расчетном отделе, сразу у всех там какие‑то дела образовались! По два‑три захода в день проделывали, буквально все, включая женатых. Ну, потом Левицкий около нее на постоянную прописку определился, тут уж прочие сникли. Левицкий, он вообще‑то… – Эдик одобрительно покивал, – он в этих делах ничего, разбирался. Только чересчур уж принципиальный был насчет работы. Как у него просвет образуется, так, глядишь, он себе новенькую организует, и непременно на самом высоком уровне! А начнется опять запарка, засядет он в свою лабораторию намертво – и все! Была девушка – нет девушки. Тоже, конечно, ненормальность, я считаю!

– Но если Левицкий так несерьезно относился к девушкам, то, может, он вообще не ссорился со Стружковым? – вяло проговорил Линьков.

– Нет, с Ниной Берестовой – дело другого рода, – возразил Эдик. – Внешние данные – это само собой. Но плюс у нее характер твердый! Волевая девушка, – одобрительно сказал Эдик, – я таких ценю! Ну, и все же совместная работа, общие интересы, коллектив…

– Коллектив тоже действует? – меланхолически осведомился Линьков. – Нет, несерьезно все это выглядит. Самоубийство из‑за любви в наши дни… Ничего другого вы не предполагаете?

«Много от Эдика не добьешься, но все же… – морщась, думал он. – Пускай пошевелит извилинами, если таковые у него имеются».

– А что может быть другое?.. Больше ему вроде бы не с чего… – Эдик сдвинул густые пшеничные брови, пытаясь что‑то сообразить. – Вы что имеете в виду?

– Ничего конкретного. Я просто не считаю, что вопрос решен. Есть факт смерти, а все остальное неясно.