– Да, скорее всего, – согласился Линьков. – Но меня вообще немного раздражают эти бесконечные разговоры о братьях по разуму. Ну, допустим даже, есть эти братья, и вдобавок где‑то в пределах досягаемости, и говорить с ними можно будет, например, при помощи Линкоса. Но вопрос: чего мы от них ждем? Зачем они нам вообще? Можно подумать, что мы в лес по грибы пошли, заблудились и аукаем с перепугу. А ведь зря аукаем‑то! Я абсолютно уверен, что никакой Линкос не поможет нам наладить настоящий контакт. Потому что ни нам до них, ни им до нас никакого дела нет, у каждого свои хлопоты и заботы. А скорее всего, нет у нас никаких братьев по разуму. Есть только жажда зрелищ, свойственная человеку! А ведь что может быть более грандиозно и увлекательно, чем зрелище космического Контакта…

Я с любопытством посмотрел на Линькова. Рассуждал он, по‑моему, не очень‑то логично и уж наверняка не слишком весело!

– А что практически делает Чернышев? – помолчав, спросил Линьков.

– Практическая идея такова; продлить, растянуть естественное время самых коротких процессов. Скажем, вдвое‑втрое увеличить этот квант времени. В небольшом объеме, конечно. Так, чтобы этот объем был еще занят «нашими» частицами в тот момент, когда там должны появиться частицы другого мира.

– Чего же можно тогда ожидать? Взаимодействия? – спросил Линьков.

– Непонятно пока. Может быть, конечно, и взаимодействие, тогда это тоже очень интересно. Можно зарегистрировать и изучить свойства «тех» частиц. Но Чернышев предполагает, что можно просто рассогласовать «мигания» в этом объеме так, чтобы в конце концов часть нашего мира вдвинулась в тот, а часть того – вошла в наше пространство. Особенно если подготовить в этом объеме вакуум, то есть начисто убрать частицы нашего мира. Уж тогда, если там появится какая‑то частица, дело ясное: она из того мира. Ведь теорию Бонди – Хойла о творении вещества из ничего сейчас никто уже всерьез не принимает.

– Ну и как, получается что‑нибудь? – поинтересовался Линьков.

– Пока немногое. Они экспериментируют с полями, с потоками тахионов, воздействуют на обычные частицы, замеряют времена распадов, рождений. В общем, пока все работы идут на элементарном уровне… Я имею в виду – на уровне элементарных частиц в ускорителях, в объемных резонатронах… Смотреть там особенно нечего, таких эффектов, как у нас, не увидишь…

По коридору прошел Юрочка Масленников. Он с любопытством поглядел на нас и остановился.

– Слушай, Борис, ты не Чернышева, часом, ждешь? – спросил он, исподтишка разглядывая Линькова. – Так учти: у них в отделе по пятницам семинар.

Чтоб тебе, а у меня‑то из головы вон! Значит, Чернышева сегодня мы не увидим – семинар начинается в два и наверняка продолжится до конца рабочего дня.

– Ладно, – сказал Линьков, глянув на часы, – тогда, если не возражаете, мы посидим полчасика в вашей лаборатории, и вы эти сведения выдадите мне сухим пайком, так сказать.

Я не возражал, и мы отправились в лабораторию.

– Странная все же штука! – задумчиво говорил Линьков, пока мы шагали по коридору. – Ведь фактически ничего мы раньше о времени не знали. А думали, что знаем все. Лет десять назад само название «Институт Времени» вызвало бы крайнее недоумение. «Время? Чего ж тут изучать? Ясное дело – все течет, все меняется».

«Разговорился все же, разговорился!» – думал я, поглядывая на него.

– Да уж, – сказал я вслух, – когда наш институт создавался, таких разговоров мы наслушались вдосталь. У нас ведь тогда актив был скромненький – несколько петель во времени для макроскопических объектов да серии опытов с элементарными частицами в ускорителях.