Народу в магазине было немного, я без труда выискал кусочек пустого пространства у прилавка и, слегка перегнувшись к чернявому продавцу, полушепотом сообщил, что у меня есть дело и я буду ждать на улице. Марчелло, ничуть не удивившись, кивнул и отошел к полкам, а я побродил вдоль прилавков, разглядывая приемники, радиолы и магнитофоны, потом вышел на улицу.

Ровно в семь откуда‑то из‑за угла вынырнул Марчелло, и его сразу обступили, а я стоял поблизости и терпеливо дожидался, пока он договорится со всеми своими клиентами. Марчелло раза два искоса поглядывал в мою сторону; мне показалось, что он нервничает. Наконец он освободился и бочком двинулся ко мне. Придвинувшись вплотную, он исподлобья, снизу вверх поглядел на меня желтыми, кошачьими глазами и хрипловато спросил:

– Вы насчет чего интересуетесь?

Я, пока дожидался, прикинул, как с ним разговаривать.

– В основном насчет Джонни Холидея, – небрежно сказал я. – Есть у вас что‑нибудь новенькое? Или шейк свеженький, если имеется.

Марчелло прокашлялся и посмотрел в сторону.

– Откуда у меня такое… – угрюмо пробормотал он.

– Ну вот! – Я изобразил глубочайшее разочарование. – А Женька Назаров уверял, что для вас ничего невозможного нет.

– Назаров – это кто такой? – недоверчиво прохрипел Марчелло.

– Да бросьте вы! – притворно огорчился я. – Женьку Назарова не знаете? Такой маленький, рыженький, на Пушкинской живет. У него же уникальные джазовые пленки, что вы!

– Прямо – уникальные! – презрительно отозвался Марчелло.

– Ну ладно, – примирительно сказал я. – Это мне понятно: вы же специалист, он себя тоже считает специалистом… Словом, дискуссия на профессиональной почве!

– А чего мне с ним дискуссии вести? – Марчелло хмыкнул. – Специалист, тоже мне! Больше воображения, чем соображения.

Он, видимо, за что‑то обиделся на Женьку. Но меня это даже устраивало.

– Ну ладно, забудем о Назарове, раз вы с ним не в ладах, – сказал я уступчиво. – Мне ведь про вас не только он рассказывал, а еще и Аркадий Левицкий.

Я говорил это небрежным тоном, но исподтишка наблюдал за Марчелло. Он довольно кисло отреагировал на упоминание об Аркадии: скривился весь и опять хмыкнул.

– Это ваш приятель, что ли, Левицкий‑то? – спросил он с горечью.

– Ну, не то чтобы приятель, – осторожно сказал я. – Работаем мы вместе…

– Работа у вас, конечно, интересная, – с оттенком уважения заявил Марчелло. – Передовая, можно сказать, работа. Передний край науки! Вы не смотрите, что я в торговой сети работаю и тому подобное, – он впервые повернулся ко мне лицом и заговорил без хмыканья и гримас. – Я все же техникум окончил, по ремонту аппаратуры два года работал… в технике прилично разбираюсь. И я науку ценю. Но если ты ученый, так ты должен быть культурный человек, да? Но не хам. Этого я не признаю, когда хамят. Хамить может кто? Вахтер какой‑нибудь, если лезешь, куда не надо, или дворник. За прилавком у нас некоторые тоже хамят, это да, бывает. Но они отчего хамят? От усталости, это я вам точно говорю…

– Но ведь ученый тоже может уставать? – осторожно вставил я.

– Может, – неохотно согласился Марчелло. – Может ученый тоже утомиться. Но не до такой степени, чтобы на людей кидаться, да?

– Это вы про Левицкого, что ли? – осведомился я.

– А то про кого же! Я к нему как к человеку, со всей душой, а он…

– Недоразумение какое‑нибудь вышло? – полувопросительно, полуутвердительно сказал я, давая понять, что между такими людьми речь может идти лишь о недоразумении и ни о чем другом.