|
— Себя сгубил, непутный, да и с меня головоньку снимает, из—за него только попреки одни... Век бы не видала его!.. Твоя же воля была оставить Микешку. Хоть он и брат родный мне, да я бы рада была радешенька на сосне его видеть... не он навязался на шею мне, ты, батько, сам его навязал... Пущай околел бы его где—нибудь над кабаком, ох бы не молвила... А еще попрекаешь! — Замолола!.. Пошла без передышки в пересыпку! — хмурясь и зевая, перебил жену Патап Максимыч.— Будет ли конец вранью—то? Аль и в самом деле бабьего вранья на свинье не объедешь?.. Коли путное что хотела сказать — говори скорей,— спать хочется. — Да я все насчет Алексея Трифоныча,— робко молвила Аксинья Захаровна. — Что еще такое? — Да как прикажешь: сюда ли ему без тебя обедать ходить, аль в подклет ему относить? — спрашивала Аксинья Захаровна. —Здесь места не просидит, пущай его с вами обедает,— сказал Патап Максимыч. — Ладно ль это будет, кормилец? Сам посуди, что люди зачнут говорить: хозяин в отлучке, дочери невесты, молодой парень с ними ест да пьет... И не знай чего наскажут! — говорила Аксинья Захаровна. —Не смеют!..— решительно сказал Патап Максимыч.— Да и парень не такой, чтобы вздумал нехорошее дело... Не из таких, что, где пьют да едят, тут и пакостят... Бояться нечего. — Да так—то оно так, Максимыч,— отвечала Аксинья Захаровна.— А все бы лучше, кабы он в подклете обедал и без тебя бы наверх не ходил... Что ему здесь делать?.. Не поверишь ты, кормилец, все сердечушко изныло у меня... — Да отвяжись ты совсем,— с нетерпеньем крикнул Патап Максимыч,— ну, пущай его в подклете обедает... Ты этого парня понять не можешь. Другого такого не сыщешь... Можешь ли ты знать, какие я насчет его мысли имею?.. — Как я могу знать, Максимыч? — отвечала Аксинья Захаровна.— Где же мне? — Так, значит, и молчи,— ответил Патап Максимыч. — Да что ж такое?.. Какие у тебя мысли про Алексея Трифоныча? — заискивающим голосом спросила Аксинья Захаровна. — О чем не сказывают, про то не допытывайся,— отвечал Патап Максимыч.— Придет время, скажу... а теперь спать пора. У Патапа Максимыча в самом деле новые мысли в голове забродили. Когда он ходил взад и вперед по горницам, гадая про будущие миллионы, приходило ему и то в голову, как дочерей устроить. "Не Снежковым чета женихи найдутся,— тогда думал он,— а все ж не выдам Настасью за такого шута, как Михайло Данилыч... Надо мне людей богобоязненных, благочестивых, не скоморохов, что теперь по купечеству пошли. Тогда можно и небогатого в зятья принять, богатства на всех хватит. И попал ему Алексей на ум. Если бы Настя знала да ведала, что промелькнуло в голове родителя, не плакала бы по ночам, не тосковала бы, вспоминая про свою провинность, не приходила бы в отчаянье, думая про то, чему быть впереди... Собрались в путь—дорогу. Пробыв день—другой на мельницах в Красной рамени, Патап Максимыч со спутниками поехал на Ветлугу прямою дорогой через Лыковщину. Надобно было верст восемьдесят ехать лесами, где проезжих дорог не бывало, только одни узкие тропы меж высоких сугробов проложены. |
