– Вы знаете Вилли?

– Какого Вилли? – Зундерманн усмехнулся, демонстрируя равнодушие, но это ему не совсем удалось, хотя комиссар не был полностью уверен в своем впечатлении.

– Маленький человечек моего возраста. Жил он так тихо и незаметно, что мы до сих пор не знаем его фамилии. И тем не менее он был известен в определенных кругах своими подделками. Он писал за других рефераты, возможно, диссертации, а также подделывал картины. Это нам точно известно.

Лицо Зундерманна не выразило ничего.

– Он мертв. Утонул в среду на первой неделе поста. Или его утопили как котенка.

Показалось ему, или на лице Зундерманна дернулась мышца?

– Так‑так, и поэтому вы интересовались, что я делал в ту среду. Вот это штука.

– Мы должны это проверить, – сказал Тойер и встал. – Где картина?

– Там, где ее никто не найдет, – самоуверенно заявил Зундерманн. – В данный момент она принадлежит мне.

Тойер смерил его сердитым взглядом:

– Мы ведь можем конфисковать картину как доказательство, это быстро делается.

– Возможно, тогда она будет быстро продана. – Парень выдерживал давление. Насколько он силен?

Тойер повысил голос:

– Вы не боитесь прослыть болтуном, раз никто не может проверить ценность вашей сенсационной находки?

– Моя сенсационная находка проверена. – На лице Зундерманна опять появилась ухмылка. – Это сделали фрау профессор доктор Корнелия Обердорф, заведующая кафедрой истории искусства при гейдельбергском Рупрехт‑Карл‑Университете, и соответствующий отдел Тейт‑Галереи в Лондоне, если вам это что‑либо говорит.

– Пока мне это еще ничего не говорит, – гневно заявил Тойер. – Я сам разберусь.

Он с грохотом захлопнул за собой дверь.

Словно первоклассники, они сидели вечером на ковре у Хорнунг. Развалился на нем рядом со своими мальчиками и Тойер. Лишь Ильдйрим прислонилась к стене, настолько неприятен был ей наконец‑то явившийся эксперт.

Доктор Фабиан Хеккер, хранитель в Штутгартской государственной галерее, был бы готов, если надо, пожертвовать на это занимательное дело даже пару дней из своего большого отпуска. Во всяком случае, сейчас он охотно покинул жену и трудного ребенка. Одет в тонкое сукно, ни грамма лишнего жира на теле, угловатое лицо, с которого не сходила вежливая улыбка, – нет, Тойеру он не понравился.

– Подделки существуют столько же, сколько само искусство, и по большей части мы о них даже не знаем, – вещал Хеккер с софы.

– Разве это нельзя определить по краскам? – поинтересовался Тойер.

– Вы думаете, фальсификатор напишет небо зеленым цветом?

– Я имел в виду состав красок, – уточнил комиссар, чувствуя, как у него повышается давление.

– Это тоже не гарантия, – мягко улыбнулся Хеккер. – Знающий свое дело фальсификатор смешивает краски традиционным способом. Признаться, с акварелью это сделать сложней, но тоже возможно. Трудней всего получить бычью желчь без современных ядохимикатов.

– А радиоуглеродный метод определения возраста? – Лейдиг пытался самоутвердиться.

– Что, данная акварель написана на деревянной доске? – с сияющей улыбкой поинтересовался Хеккер. – Наверняка нет. С бумагой все не так просто. Кроме того, ведь оригинал, по вашим словам, недоступен. Могу ли я взглянуть на изображение?

Хорнунг протянула ему газету. Тойер обратил внимание, что этот умник странно двигался, словно постоянно натыкался на углы.

– Ну, спасибо, Рената, – сказал ученый и заговорщицки ухмыльнулся.