– Я видел в нем только порочное и безрассудное, и еще…

– Да, в нем есть и это. Но ведь и я сама такая.

– Ни в коем случае! Ты такая же, как и я: ты знаешь, что такое добро и справедливость, и стараешься следовать правилам.

Кэтрин рассмеялась:

– Ты меня плохо знаешь.

– Я знаю тебя достаточно хорошо. Черт возьми, ты никогда не сможешь быть счастливой с человеком, который хочет тебя только ради твоего состояния.

Кэтрин сняла ладонь Сидни со своей руки:

– Хочу сказать тебе то, что я не должна говорить, но я не могу придумать ничего иного для того, чтобы успокоиться. – Кэтрин отвела взгляд в сторону. – Если бы Алек хотел совершенно лишить меня шансов связать свою жизнь с тобой, он мог бы это сделать. И для этого ему нужно было всего лишь сказать правду. А именно – то, что у нас была… интимная связь.

Сидни открыл рот от изумления:  Что?!

Кэтрин смущенно зарделась, однако нашла в себе силы посмотреть Сидни прямо в глаза:

– И к тому же дважды. Ты понимаешь? Если бы он хотел, то мог бы сказать тебе, что я уже не девственница, и после этого ты бы сам не пожелал на мне жениться. Но он этого не сделал. И это более чем что либо другое доказывает его искренность. Я лишь хочу надеяться, что ты не станешь думать обо мне слишком плохо.

– Я не могу думать о тебе плохо, – с чувством проговорил Сидни.

– Хорошо. Потому что я хочу оставаться твоим другом. Но сейчас должна уйти.

– К нему, – с горечью в голосе сказал Сидни. Кэтрин улыбнулась:

– Да. Я люблю Алека, ты это знаешь. Я никогда не любила таким образом тебя. Да, наверное, как и ты меня.

Сидни ничего не ответил.

– Я так и думала. Но ты заслуживаешь того, чтобы и тебя по настоящему любили, чтобы и ты мог ответить кому то взаимностью. Уверяю тебя, истинная любовь даже лучше, чем поэзия.

Сидни судорожно сглотнул.

– Ну что ж, иди. Не беспокойся обо мне.

– Спасибо.

Кэтрин наклонилась, поцеловала Сидни в щеку и вышла.

После ее ухода Сидни принялся бесцельно бродить по гостиной. Он должен был бы чувствовать себя опустошенным, однако почему то испытывал облегчение. Отказ Айверсли от его денег поколебал его уверенность в том, что этот человек не подходит для Кэтрин, а ее признание не оставило от этой уверенности ровным счетом ничего. Кэтрин была права – он совсем не знал ее.

А возможно, и знал… но это было вовсе не то, чего он хотел. Нет, он хотел совершенно иного.

Кого то совсем другого.

Сидни почувствовал, как у него участился пульс. Он не разговаривал с Джулсом с того момента, как уехал из его имения. В тот день Джулс потребовал от Сидни определенности: либо поездка в Грецию… либо никогда больше не видеться с ним и постараться снова завоевать Кэтрин. Джулс сказал, что он больше не может видеть в Сидни всего лишь друга, поскольку испытывает к нему совсем иные чувства.

Сидни сделал выбор и уехал, потому что боялся оказаться рабом собственной натуры, собственной порочности.

А рядом были Кэтрин и Айверсли, которые открыто признавались в своих слабостях и шли на все ради того, чтобы быть вместе.

Это позволило Сидни по иному взглянуть на самого себя. Вдохновляло его. Давало надежду.

Он вышел в вестибюль и крикнул слуге:

– Прикажи подать карету. И скажи матери, что я уехал в имение лорда Нейпира.

В самом деле: если Айверсли способен отказаться от состояния, а Кэтрин – рискнуть выйти замуж за охотника за приданым, то он, Сидни, тоже может пойти на риск.

Потому что Кэтрин права: истинная любовь лучше поэзии.

Сердце у Кэтрин гулко колотилось в груди, когда нанятая ею карета подъехала к отелю «Стивенс».. Что, если Алека нет здесь? Если он вернулся в Эденмор? Или хуже того – уехал туда, где она никогда не сможет его найти? Впрочем, слуга Сидни сказал, что граф был верхом на лошади, а значит, не мог уехать далеко.