Один из тех, кто доставил вампира сюда, объясняет жрецу, как они выследили и поймали оборотня‑ягуара. Мальчик не понимает слов, но рассказчик почти не пользуется словами: он изображает крадущегося ягуара, копирует звуки ночных насекомых, рычание разъяренного зверя. Потом он, кажется, изображает превращение ягуара в мальчика. Его жесты заучены и стилизованы, а ответные реплики зрителей звучат слаженным хором, так что мальчик‑вампир понимает: это не просто рассказ в лицах, это – древний обряд, совершавшийся здесь уже тысячу раз.

«Они не знают, кто я на самом деле, – думает он. – Вот опять: люди видят во мне лишь то, что им хочется видеть. Я – как зеркало, где отражается их темная сторона».

Верховный жрец пристально смотрит на мальчика. Осторожно прикасается к его груди и тут же отдергивает руку. Вампир вобрал в себя все тепло из его руки, отдав взамен холод. Жрец берет золотой циркуль и измеряет голову мальчика. Одобрительно кивает. Должно быть, у них существуют некие физические критерии, под которые мальчик подходит.

Они пытаются привязать его к алтарю, но не могут его удержать. Даже в облике хрупкого мальчика он может выказать силу взбешенного ягуара и ловкость летучей мыши. Жрец заносит обсидиановый нож, и мальчик‑вампир понимает, что тот целится ему в сердце. Он весь – сплошной голод, но какая‑то часть его существа страстно желает смерти. Тоскует, томится – по смерти. Полторы тысячи лет он блуждал в бесконечной ночи. Так может быть, вот он – рассвет? Мальчик больше не сопротивляется. Он ложится на алтарь и сам подставляет грудь под готовый к удару нож... обсидиановое острие входит в тело... он чувствует запах собственной крови – вялой и неживой... но кровь есть кровь, и голод берет свое... застилает глаза алой клубящейся пеленой... одно движение – и ремни рвутся. Теперь его больше ничто не держит. Он снова – зверь. Ягуар. Верховный жрец отпрянул в испуге. Вампир бросается на молодого мужчину, который изображал ритуальную пантомиму. Когти кромсают плоть. Это так просто – вырвать у человека сердце. Сердце, которое еще бьется – сочится живой алой кровью. Эта кровь – самая вкусная. Он пьет. Но остальные жрецы не торопятся убегать. Верховный жрец, оправившись от испуга, смотрит как завороженный. В глазах – восхищение, не страх. Вампир пьет. Теперь, когда он насытился, к нему вновь возвращается человеческий облик. Теперь он – мальчик. Мальчик с окровавленными губами.

Но тут еще один жрец – из тех четырех, что поймали его в лесу – простирается у его ног. Предлагает себя как жертву. И не он один. Они все готовы отдать ему свою жизнь и кровь – добровольно и с радостью. Как будто они обнаружили некую тайну, что давно затерялась в прошлом и вот теперь снова открылась им. Потоки крови стекают вниз по ступеням, но пористый камень вопьет их в себя еще прежде, чем кровь прольется на землю. В крови, стекающей по камням, отражаются звезды. Кровь искрится как будто сама по себе.

Мальчик‑вампир подступает к зеркалу. В зеркале отражается только клубящийся дым от горящей смолы. Его отражения – нет.

Он – не из этого мира.

Он есть, но его как бы не существует, и поэтому зеркала его не отражают.

Ибо всякое отражение – это подобие, а здесь у него нет подобий.

Верховный жрец опускается на колени и замирает в трепетном благоговении. Как будто всю свою жизнь он ждал именно этой минуты. И вот – свершилось. Давно потерянный бог воплотился в земном обличье. Да, думает мальчик‑вампир, для этих людей я – бог.

Жрец указывает в пустоту в дымящемся зеркале, где нет отражения мальчика, и произносит имя. Тецкатлипока.

И все остальные повторяют за ним.