Потом из поезда выходит Дамиан Питерс. У него такой вид, как будто он побывал в аду. И он действительно там побывал, только это был ад у него в душе.

– Мир – это ад, но не в том смысле, в котором я понимал это раньше, – бормочет он себе под нос.

– И что вы теперь будете делать? – спрашивает Пи‑Джей. – Вернетесь к себе в Вопль Висельника?

– Вот уж не знаю, – говорит преподобный Питерс.

Следующим на платформу выходит Тимми Валентайн.

Он не произносит ни слова. Просто стоит и молчит. Он такой бледный – в серебряном свете луны, но теперь эта бледность не кажется мертвой. И в глазах у него – затаенный смех, которого не было раньше. По крайней мере Пи‑Джей такого не помнит. Сначала Пи‑Джей подумал, что это Эйнджел. Но когда Тимми заговорил, он узнал его голос. Голос, который не спутаешь ни с каким другим.

– Я себя чувствую, как Пиноккио, – говорит Тимми. – Наконец‑то я настоящий.

– Я ни о чем не жалею, – доносится голос из окна. Это Эйнджел. Рядом с ним – Брайен и Петра. Святое семейство, в котором нет ничего святого. Нечестивая троица. Брайен – небритый Бог‑Отец, похожий на опустившегося писателя; Петра – политкорректный Святой Дух в элегантном брючном костюме; и Эйнджел, чей мертвенно‑бледный лик светится в полумраке. Пи‑Джей узнает эту бледность. Так выглядят мертвые, но неумершие. Нежить.

– А вы что, не будете выходить? – спрашивает Пи‑Джей.

– Нет, – говорит Эйнджел. – Может, на следующей станции. А может, еще покатаемся.

– Но, Брайен... – начинает Пи‑Джей и умолкает на полуслове. Взгляд Брайена красноречивее всяких слов. Этот взгляд говорит о том, что он ничего не забыл – он помнит все, что они пережили вместе. И тем не менее Брайен медленно качает головой. А потом они обнимаются – все трое, – и поезд отходит от станции Вампирский Узел, уходит навстречу рассвету.

– Пойдемте домой! – говорит Тимми, и вдруг смеется, и ведет всех за собой – в лабиринт разбитых зеркал...

* * *

• наплыв •

С чистого – без единого облачка – неба пролился дождь. Вода обрушилась сплошным потоком на горящую гору. Буквально за считанные часы пламя погасло. Осталась только дымящаяся зола. Феномен небывалый. Чудо природы.

Когда вертолеты приземлились в Узле, спасатели обнаружили только трупы, обгоревшие до полной неузнаваемости. Но в самом центре кольца пожара их ждало чудо. Главный съемочный павильон был нетронут огнем. И вскоре выяснилось, что все это время там проходили съемки – люди в павильоне даже не знали о том, что творится вокруг.

– Но неужели вы ничего не слышали? – спросил один из спасателей у режиссера Джонатана Бэра. Он не верил, что такое вообще возможно.

– Ну, понимаете... у нас там был такой джем. В смысле, мы там снимали такую сцену, за которую многие режиссеры полжизни бы отдали. Да что полжизни?! За такое не жалко и умереть! И кое‑кто умер, как я понимаю. Но я повторюсь. Иной раз искусство стоит того, чтобы за него умереть. А про пожар мы потом почитаем в газетах.

Среди погибших была и Марджори Тодд, мать мальчика, исполнявшего главную роль. Ее опознали только по слепку зубов – каким‑то непостижимым образом у нее сгорела вся кожа. Также среди погибших: каскадер Джеймс Торрес, главный пиротехник Дэн Остердей...

– Страховые компании сойдут с ума, – сказал Бэр.

...и знаменитый актер Джейсон Сирота, исполнявший роль отца Таппана, сумасшедшего священника, который – вот ирония судьбы – сжигает весь город Узел в своем фанатичном религиозном безумстве. К изумлению спасателей – а также корреспондентов CNN и гостей ток‑шоу «Развлечение на сегодняшний вечер», – преподобный Дамиан Питерс, известный телепроповедник, вовлеченный в недавний сексуальный скандал и какие‑то невразумительные разборки со Службой внутренних доходов, оказался на месте съемок и вызвался заменить Сироту, что было особенно удивительно, поскольку, как удалось выяснить журналистам, Питерс приехал собрать доказательства для официального обвинения в адрес кинокомпании – он собирался подать на них в суд за клевету, так как неприглядный образ отца Таппана был списан якобы с самого Питерса.