Чтоб их описывать, пустых, однообразных,

 вм. ст. 17–20 Мне было б жаль срывать живой и благовонный

 Для изучения ботаники цветок,

 И класть дитя зари в гербарий запыленный,

 Чтоб, краски потеряв, он высох и поблек.

 Я лучше вырежу с дрожащими листами

 Цветок из недр полей внимательной рукой.

 Глава II ПОД МОСКВОЮ

 между Где некогда, — гласит народная молва, —

 ст. 8–9 Был заповедный бор, непроходимый, древний,

 Там ныне властвует новейший царь деревней:

 Кулак, и в саженях лежат его дрова.

 Кругом — пустыня, смерть — какой-то дух торговый,

 Промышленный во всем — бездушный и суровый.

 И в редких молодых лесах — ни красоты,

 Ни тайны девственной, как будто всё и даже

 Сам воздух, бледные увядшие цветы —

 Обращено в товар и только ждет продажи.

 вм. Но в описании поверхностном моем

 ст. 13–22 Я все-таки не прав: заметите погрешность

 Вы в бедном очерке: ведь это только внешность,

 А может быть и здесь мы красоту найдем.

 Зайдешь бывало в глушь пустынною тропинкой —

 И вдруг забудешься — кругом лесная мгла,

 Грибы, зеленый мох, мохнатая пчела

 Гудит над мятою, и светлою слезинкой

Стекает по сосне янтарная смола.

 И снова чувствуешь себя таким далеким

 От жизни городской, свободным, одиноким,

 Как будто в девственных, неведомых лесах.

 И взор теряется в прозрачных небесах,

 В глубокой синеве найти границ не может.

 И мысль, что нет границ так сладостно тревожит…

 Довольно двух или трех деревьев, уголка

 Синеющих небес, стыдливого цветка,

 Чтоб город позабыть, чтоб сделалась понятной

 Вся жизнь, вся красота природы необъятной.

 Глава III БАБУШКА

 ст. 2–3 Хотел без вымысла я описать одну

 Семью знакомую, с которой жил на даче,

 вм. ст. 41–45 Но детки прибегут из школы в три часа.

 «Где родненькие, где?» — и к ним на голоса

 Старуха ощупью бредет, они хохочут

 И на колени к ней садятся, и щекочут;

 И только что их смех веселый прозвенит

 Глава IV ТЕТЯ НАДЯ

 вм. ст. 7–8 То дева старая, капризная, смешная,

 В холодной старости одна душа родная.

 ст. 11–14 От прежней красоты остался гордый взгляд,

 Небрежный легкий тон. В замаранном халате,

 Всегда растрепана, в дырявых башмаках,

 По старой памяти она воображает

 Себя хорошенькой кокеткой и мечтает

 О счастье, бедная. В той страшной пустоте

 ст. 44–47 О, если намекнуть, что бабушка слепая,

 Что память у нее плоха, и в тот же миг

 Она заступится, на жертву нападая

 С ожесточением, поднимет шум и крик.

 вм. ст. 60–61 Пусть дева старая, кокетка в сорок лет

 Нам кажется смешной, и низкой, и комичной,

 Но в этой пошлости, глубоко прозаичной,

 Есть жертва, есть любовь, ее тепло и свет.

 Глава V ТАТА И HATA

 вм.