Сперва внизу взвизгнули тормозами сразу несколько машин, послышались хлопки дверей, громкий разговор, ожесточённый даже, на повышенных тонах. Слышно было, что открыли ворота – окна у палаты выходили как раз на фасад больницы, всё вот оно, в десяти метрах ниже.

– Что там за кипиш? – проснулся и Толик, подтянул костыль и встал. – Пойду курну в сортире, заодно и разведаю.

– Дежурный врач тебе голову оторвёт, – предупредил Петрович. Тоже проснулся, да и немудрено: вся палата уже перешептывалась. Внизу подлетела ещё пара машин, хлопнули двери. Явно какие-то проблемы, просто так – Дмитрий глянул на телефон на тумбочке: два сорок семь – ночью обычно никто не мечется.

Да и просто так не до сна: поругались они с Маринкой перед её уходом. Поплакала, а крайним он оказался, оно всегда так. До седьмого колена, видимо, виноват, с тех самых предков, что сюда приехали жить и работать. Могли бы под Петербургом остаться, там спокойнее.

– Мужики, – застучав костылём, в палату вернулся Толик. – Там вообще дурдом в коридорах. Можно в кабинете главврача курить, никто и не заметит. Безопасников куча. Разведбатовцы твои, Мить. Полный парад.

– А чего стряслось-то?

– На Бунчука покушение. Фугас на дороге, подорвали машины – и его, и сопровождения. Погибших чуть не десяток.

– А сам глава? – приподнялся на локте Дмитрий.

– Сюда привезли и сразу в операционную. Мёртвого бы не стали тащить, верно?

Это когда как, подумал Дмитрий.

Шлёму пацаны привезли и мёртвого, несмотря на уделанный кровью БМВ, на визги Марион, на которую время от времени падало то его тело, то скрючившийся без сознания Ватник. Несмотря на то, что прорываться пришлось по каким-то полям и огородам, спасибо, машина могучая, не застряли. Хозяина её жаль, конечно: угнать пришлось, но не возвращаться же с извинениями в Русинск. Может, когда потом. После войны.

Дрон позавчера заходил, много чего рассказал. Жалеет, что курицу эту с собой взяли. У Алихана лёгкое ранение, попал один из спецназовцев, окно разбил и водителя оцарапало пулей. Ходит теперь, козыряет рубцующимся шрамом на шее, говорит, больше женщины любить будут.

Хотя и так любят, вроде, куда уж больше.

Передал привет от ребят, приволок пакет с бананами – уж откуда он их взял в воюющем городе, давно отрезанном от поставок из Песмарицы – его секрет. В гумконвоях такую ерунду не возят, понятное дело, но вот нашёл же. Съели всей палатой, Дмитрий угощал. Это Маринины ужины – только ему лично, а здесь дело такое: считай, общак.

С утра пришла целая делегация. Не лично к Ватнику, много чести для старшего сержанта, к Бунчуку, но Иванов с Веничем заглянули и в их палату, чем немало удивили остальных раненых. Понятно, что разведчик, что герой, но замнаркома обороны и, как обычно, свежевыбритый, пахнущий дорогим парфюмом и щегольски одетый начальник СБКР – это вам не баран чихнул.

Это серьёзно.

– У Звягина на подписи приказ, – почти с порога сказал Максим Александрович. – Лейтенанта тебе давать как-то мелко, даже старшего. Не мальчик, да и заслуг хватает. Капитанские погоны. Были бы награды, представили тебя, но пока не к чему.

Дмитрий – лёжа, ну что ж поделать, – сказал:

– Служу Республике! Спасибо…

– Чего сразу спасибо! Спасибо на хлеб не намажешь, в стакан не нальёшь, – закипятился Венич, но увидев удивлённые лица раненых, рассмеялся: – Да шучу я, мужики! Шучу. У вас режим и диета, а нам просто некогда. Опанас Сергеевич в тяжёлом состоянии, расследование, понятное дело, показывает за линию разделения. Будем искать подрывников-террористов, у нас память долгая.

– Награду Шлёме бы, посмертно, а не мне.