– Да а, – вздохнула Маша, дочитав письмо. Сняла очки и положила их на исписанные торопящимся, лихорадочно нервным каким то почерком листы. – Как прислугу они ее там, в общем, используют. Без платы только. Впрягли и поехали.

– Ну, ты уж сразу так…– Евлампьев побарабанил пальцами по столу. Ему было больно за сестру: печальная какая выходила у нее старость, но ему, непонятно отчего, не хотелось показывать это свое чувство Маше. – Она все таки с внучкой со своей нянчится, а это приятно, должно быть. А то, что жена Алешкина так… так это она с голоду в такую жизнь ударилась, наестся – больше дома будет, и Галя свободней станет…

– Если так, – согласилась Маша. И спросила: – Поедешь к Федору?

– А что ж! – Евлампьев пожал плечами. – Поеду. Раз просит. Хочешь не хочешь, а сердце, видимо, все таки… Эх, Федор!..

Маша молча и с усмешкой смотрела на него.

Евламньеву под этим ее усмехающимся взглядом сделалось не по себе. О чем она думала, глядя так? Вспоминала то, что было у них?

– Хватков что то не объявляется, – сказал он. – Месяц ведь уж тому, как он мне с елкой помог. Обещал зайду, появлюсь обязательно, а нет.

– Да, действительно странно,– сказала Маша. – Раньше на день два присзжал, если не приходил, то уж звонил обязательно… А ну ка, сам позвони, – оживилась она.Позвони позвони, что он там. Телефон у тебя записан?

И в самом деле. Взять да позвонить самому – всех делов…

Евлампьев набрал номер и стал ждать.

– Да а?! – сняли там трубку, и по одному этому «да а», произнесенному с собранной деловитостью, готовой в то же время сделаться самой нежнейшей приветливостью или самой ледяной холодностью, Евлампьев узнал жену Хваткова.

– Добрый вечер, – сказал он, сделал паузу, ожидая ответа, ему ничего не ответили, и он спросил: – Григория, скажите, можно?

– Нет его, – коротко сказали в трубке, и, прежде чем он успел спросить что либо еще, трубка там брякнулась на рычаг, и в ухо засигналило жаляще: пии пии пии…

Евлампьев из коридора обескураженно посмотрел на Машу.

– Нет его, – зачем то показал он ей тихо захлебывающуюся жалящим писком трубку. – Ответила и прервала разговор. Жена его.

– Ну, перезвони.

– Да? – Евлампьев нажал рукой на рычаг, постоял так, преодолевая себя – унизительно, что говорить, когда тебе так вот затыкают на полуслове рот, ну да ведь не укусит она тебя на таком расстоянии то, сказал он наконец себе со смешком, отпустил рычаг и стал набирать номер заново. – Простите, Людмила, – проговорил он торопливо, когда трубку сняли, – это я вам сейчас звонил… Емельян Аристархович, мы с вами знакомы, я к вам летом за мумиё приходил… вы говорите, нет Григория, а где он, простите?

– Понятия не имею, – сказала Людмила, дослушав его. Она так и не поздоровалась.

– Тоесть… как? – Евлампьев смешался. – Как то есть… Он что… он в городе или он уехал куда то?

– Не знаю, в гороле или уехал куда то, – эхом, как бы передразнивая, повторила Людмила. – Он мне не докладывает.

– Но он все таки вообше, в принципе, в городе, да, не уехал, так вот, по вербовке как?

– В принципе в городе, – ответила Людмила.

– Я почему, знаете, спрашиваю, – по прежнему торопливо, боясь, вдруг она на каком нибудь слове решит, что достаточно сообщила, и прекратит разговор, сказал Евлампьев, – мы с ним, знаете, виделись, как он приехал, и он собирался зайти ко мне, и вот нет его.