– Ты, Павел, – сказал Евлампьев, пряча глаза, – ты вот что… не знаю уж и как… но береги себя. Береги, правда. Ты как то умеешь со всякими… с сукиными сынами со всякими… умеешь бороться. Ведь их же приемами приходится, пойди не испачкайся, – у тебя выходит. Потому береги. Ей богу. Я очень на тебя надеюсь.

Он посмотрел на Хлопчатникова,Хлопчатииков, как и сам он мгновение назад, прятал глаза, чтобы не встретиться взглядами.

– И в самом деле, – сказал Хлоичатлииков, разволя руками, – совет ты даешь! Как это: беречься?! Ну да на добром слове… спасибо, Емельян! Спасибо. А без борьбы… – он снова развел руками, – без борьбы что ж… ничего не бывает. Ничего ие побеждает. Закон существования. Только вот, действительно, самому в мерзавца не превратиться…

Шофер светло серой его «Волги», открыв дверцу, высунулся из машины и крикнул:

– Павел Борисыч! Спешили вы, не опоздаете?!

– Да да, благодарю! – обернулся к нему Хлопчатников, хотел было что то объяснить Евлампьеву, но Евлампьев остановил его:

– Давай давай, Павел, ну что ты! Шел, не ждал, не гадал, вдруг – тормоза, и на ка: ты оттуда. Потолковали вот – и хорошо…

– А ты не болей. Скрипи, но не болей и не смей болеть! – уже из машины, усаживаясь на сиденье, погрозил пальцем Хлопчатников.

Теперь развел руками Евлампьев.

– Ну уж это… Совет ты даешь!

Хлопчатников засмеялся, и опять в улыбке лицо у него было молодое, бодрое, энергичное – хорошее лицо.

Машина понеслась, заворачивая, по площади к зданию заводоуправления, Евлампьев постоял, глядя на нее, и пошел по улице к дому.

Нынешнее появление Ксюши было еще горячо в нем, то и дело вспоминалось что нибудь из ее жестов, слов, мимики – одно, другое, и странным образом Ксюша и Хлопчатников соединились в мыслях. Шел и думал: сподобь ей встретиться в жизни с такими вот людьми, как Хлопчатников. Нет, не в мужья, а именно вот вообще в жизни, тогда, с ними, все хорощее и вправду наверх, а все дурное – на дно, в отвал, в шлак… Хорошая девчонка, чудная… все есть, да, все, но доброго больше, и оно осилит, переможет… вот только таких, как Хлопчатников, встретить…

Возле дома Евлампьев столкнулся с почтальоншей.

– О, что то рано нынче! – удивился он.

– А поскорее освободиться нужно. Соседка померла, хоронят сегодня… – Почтальонша была быстрой, сухой женщиной лет сорока, Евлампьев ее не знал, впервые вндел – часто менялись почтальоны, и это у него от удивления просто вырвалось про «рано» – почту обычно приносили много позже.

– Из какой квартиры? – спроснла почтальонша. Покопалась в толсто набитой своей сумке и вытащила помеченные номером его квартиры газеты: – Нате вам. И где то письмо тут еще… покопалась она в другом отделении, – а, вот оно. Пожалуйста!

Евлампьев. как всегда с чувством предвкушения близкого счастья, взял письмо и перевернул к себе лнцевой стороной. От Черногрязова, нет?. Сколько уж времени – ни строчки от него. та новогодняя поздравительная телеграмма – последнее, что приходило.

Конверт был такой, в каких обычно присылал Черногрязов, – с картинкой, посвященной Дню работников лесного хозяйства. И был указан внизу его, черногрязовский, обратный адрес… почерк вот только… странно, не его вроде бы почерк.