– Попробуй, дед, попробуй, обязательно!

Подкатил троллейбус. Евлампьев подсадил Ксюшу, дождался, когда троллейбус тронется, и пошел через площадь обратно домой.

«Да ведь чудная у нее душа, чудная, добрая, – думалось с плавящей, горячей нежностью. И отзывчивая, и вовсе не эгоистичная, нет… Славная девчонка, по настоящему славная. Личная ее история ей понадобилась… чтобы дурного не совершать… «Сын мой прочтет…» Надо же: сын ее!..Вспомнилось то, пережитое им на Виссарионовом дне рождения, когда Ксюша ужаснула его своей жестокой, беспощадной убежденностью, что главное в жизни – хорошо жить, а для этого нужно хорошо вертеться, в со счастливой благостностью отозвалось на тот ужас: – Да нет, выйдет из нее человек, выйдет!.. Пятнадцать лет, господи боже, да все в ней десять раз перевернется, еще через такую борьбу ей с самой собой пройти… десять раз перевернется все, но доброе в ней сильнее, крепче – да, несомненно, – и возьмет верх, одолеет все остальное, одолеет непременно…»

По дороге мимо пронеслась, завизжала тормозами и приткнулась к снежному валу, отделяющему дорогу от тротуара, светло серая «Волга». Дверца ее открылась, и изнутри выбрался человек в бежевой, красиво прнталенной дубленке, поднял руку и помахал.

Евлампьев оглянулся: кому это он? Но за спиной у него никого не было. Дневная рабочая пора – откуда взяться народу.

– Емельян! – позвал человек.

Евлампьев пригляделся и узнал его: Хлопчатников. Хлопчатников – вон кто, и значит, махал ему, а они не подумал.

– Павел! – обрадованно бросился он вперед.

Всегда встреча с Хлопчатниковым, в какую минуту ни случись, радостно возбуждала его.

– Выздоровел? – спросил Хлопчатннков.

– Да все, все, на ногах, – отозвался Евлампьев. – А ты откуда знаешь, что я болел?

Хлопчатников улыбнулся:

– Слухами земля полнится. – И пояснил, все так же с улыбкой: – Ты ж человек заметный был, у всех на виду. То от одного слышиить, то от другого: «Емельян Арнстархыч заболел. Емельян Аристархыч заболел…» Так что в полном курсе твоей болезни находился,

– А, – понял Евлампьсв, – а… Болел, да. Крупозное воспаление легких…

– Ну, все в порядке, раз на ногах?

– Да первый вот день нынче на улицу вышел. Внучка приезжала. Провожал.

– Вильников на тебя серчал очень, что киоск ты бросил. Ох, серчал!

Евлампьев усмехнулся и пожал плечами:

– Что ж место пустым держать было?.. Оно доход давать должно. Ну как я полгода бы проболел!

– Оставил своих клиентов сиротами, оставил, – посменваясь, протянул Хлопчатников. Явно у него на эту тему то и дело случались какие то разговоры. С тем же Вильниковым, наверное.

– Ннкого сиротами не оставлю, всех в надежные руки передам, – в тон ему, шуткой ответил Евлампьев. – Составил тут одно знакомство, Владимир Матвеич зовут, вот только совсем выходить начну – отправлю к нему. С доплатой будет, но уж наверняка.

– Ну, если с доплатой, то, конечно, наверняка. – У Хлопчатникова, видно по всему, было превосходное, великолепное настроение, не знать его – лет сорок дашь сму, не больше, и он не просто разговаривал, а все словно бы подтрунивал.

Но Евлампьев понял, что там у Хлопчатникова, под этими его последними, невинными вроде бы словами.

– Как с премией? – спросил он. – Есть что новое, нет?

– Новое то? – переспросил Хлопчатников. – Что нового, Емельян? Не в кармане пока, но все шансы. И за это тебе спасибо.