Я люблю тебя. Люблю больше, люблю сильнее, люблю глубже, чем когда-либо. Люблю осознанно, понимая риски и последствия, принимая ответственность. Люблю как сестру и люблю как женщину. Хочу жить с тобой и заботиться о тебе. Хочу тонуть в тебе. И хочу заниматься с тобой любовью.

Последнее произносить вслух стыдно. Когда-то я шептал ей на ухо по-настоящему грязные вещи, свои фантазии, а ей нравилось слушать. Теперь сложно отважиться на простое признание о физическом влечении. Оно есть, никуда не делось и, кажется, стало сильнее, фундаментальнее. Я не из тех мужчин, кто легко шагает по жизни, одаривая своей любовью многих. Я с самого детства тянусь только к одной, и все мои желания и мечты — о ней.

В моей жизни было достаточно секса для тела, и почти не было для души. Когда удовольствие не точечное и мимолетное, сосредоточенное в том месте, которое принято прикрывать на пляже, а ты погружаешься в него весь и целиком. Когда раздеваешься не для того, чтобы одежда не мешала процессу, а чтобы прижаться кожей к коже и потеряться в ощущениях. Когда вместо одной маленькой эмоции над тобой вырастает радуга, а в ней — всё, что ты чувствуешь: нежность, влечение, любовь, благодарность, восхищение, щемящую сердце потребность ласкать и получать ласку в ответ.

— Я хочу быть твоим миром, Ева! Я хочу быть всем для тебя! Я смогу! Можешь поверить в меня хотя бы раз в жизни? Просто верь в меня, и я перестану ошибаться!

— И что с нами будет?

— Жизнь.

— Только ты и я, и никто нам не нужен?

— Ты и я, и никто нам не нужен! — соглашаюсь.

Всего несколько слов, но как много в них смысла.

Её пальцы запутались в моих давным-давно не стриженых волосах. Она несильно тянет за них, и мне приятно, так приятно!

— У тебя уже такие длинные волосы! — замечает.

— Да, я скоро стану похож на Ариэль!

— Скорее на Рапунцель! — смеётся.

Справляться с желаниями становится всё труднее и труднее. Самое сложное — когда Ева принимает душ. Я гоню от себя навязчивые мысли, но они всегда возвращаются: на ней нет одежды, она беззащитна и не сможет сопротивляться, застигнутая врасплох.

Я говорю себе безапелляционное «нет», запрещаю хотеть, желать, даже думать. Но больнее всего от осознания, что когда-то я мог туда войти в любое время, и для этого у меня были не только основания, как сейчас, но и права. Больше того, меня там ждали и всегда были рады. Это была наша молодость: мы экспериментировали, жили на полную мощь, не боясь и не страшась потерь.

Я чувствовал, ждал, рассчитывал и надеялся, что это случится во время секса. Нашего первого секса.

Но секс — это не то слово, неправильное, неподходящее. Мы им не занимались, и любовью тоже. Мы просто жили в тот момент.

Для меня он не был случайностью или неожиданностью, я давно его ждал. Даже выжидал. Сомневался в успехе и боялся, что надежды не оправдаются, поэтому никак не мог решиться. Но мне неожиданно помогла наша природа и чувства, у которых, наверное, во всём этом сценарии главная роль.

Всё вышло само собой — просто время пришло. Без напряжения, без плана и репетиций мы кинулись друг к другу не только душой, но и физически. Нам это было нужно обоим.

И нам обоим было хорошо. Так хорошо, что я потерялся, забылся и… воспользовался своими «мёртвыми» ногами.

Она не сразу заметила: позволила довести себя до конца и дойти до него самому. А потом случилось то, чего я так ждал все последние месяцы — прозрение.

Ева позволила себе «заметить», что во время нашего с ней секса я не был инвалидом, осознала, что в постели с ней здоровый Дамиен. Она не предположила «воскрешение» моих ног, не допустила возможного «исцеления», а сразу обвинила во лжи.