Воспользовавшись моментом замешательства, мой «воскреситель» дёргает меня за руку, нож падает, и он подхватывает тот до того, как у меня есть шанс отреагировать. Я снова беззащитна, и мне хочется кричать. Но не потому, что мне страшно, нет. Понимаю, что дрожу – не от страха или холода, а от воодушевления. Я так давно ничего не чувствовала, особенно свежести ночного ветра, и мне хочется закричать, потому что я могу. Потому жива.

«Но как?» Пытаясь найти ответ, мой взгляд пробегает по округе, натыкаясь на покосившиеся кресты и могильные плиты, окутанные фантомными, серыми оттенками ночи. Вокруг царит покой, какого в мире мёртвых мне и не снилось. «Кладбище». Но ведь я помню дом в огне, обращающиеся в пепел книги, едкий дым… Я сгорела! От меня ничего не должно было остаться. Как моё тело уцелело?

Что то не так.

Голова тяжёлая, а на языке странный привкус. Лекарства? Кровь? Желчь? Словно чужеродный механизм, руки отвечают на мысленные команды с короткой задержкой, когда я потираю замерзшими пальцами плечи. Такое обыденное движение, однако мурашки, бегущие под тонкой блузкой по рукам, убеждают меня, что мне всё это не чудится.

Он интерпретирует мою дрожь неправильно.

– Вы её пугаете, – говорит он друзьям. – Дайте нам с ней поговорить наедине.

– А ты её не пугаешь? – нервно возражает девушка.

– Я всё ей объясню.

– Но…

– Лаверна. – Его голос звучит тихо, но непреклонно. Люди используют подобный тон, когда знают, что их не ослушаются.

Лаверна не отвечает. Её взгляд мечется между ним и мной, и потом она молча морщит нос. Спустя несколько секунд она всё таки разворачивается и уходит прочь, в сторону автомобиля, припаркованного за железными воротами, может, расстроившись или разозлившись, или разочаровавшись, – или всё сразу? Парень, однако, не двигается.

С немым вопросом мой «воскреситель» поднимает на него глаза.

– Я не оставлю тебя с ней одного, Мир, – говорит ему друг. – А если она снова попытается на тебя напасть?

– Умоляю, нож то у меня.

Друг сомневается. Грязь под его ботинками, рядом с моим бедром, хлюпает, когда он переступает с ноги на ногу, мешкая. На миг кажется, что он собирается меня пнуть – просто потому что может, потому что уверен, что я опасна, и мне стоит напомнить, кто здесь главный. Но нет. С недовольным вздохом он в конце концов разворачивается и уходит следом за Лаверной, оставляя мятую траву между могил за собой.

Вероятно, мне и правда должно быть страшно, или хотя бы тревожно, ведь я не знаю ни этих людей, ни того, что произойдёт дальше, но… «Я жива». – Это всё, что имеет значение.

Мир продолжает смотреть на меня с напряжённым любопытством в глазах. Мы оба сидим на земле, подол его плаща промок в грязи, но ему, кажется, плевать; он ждёт моих действий. Наверное, следует что нибудь спросить. «Ты правда меня спас?» – но если бы он предпочитал видеть тебя мёртвой, как бы ты оказалась здесь, дурочка? – «Тогда где мы? Куда делся огонь? Трава зелёная, разве сейчас не зима?»

– Кто ты? – начинаю я и не узнаю собственный голос. Пытаюсь вскарабкаться на ноги, но теперь, окончательно придя в себя, понимаю, что мои лодыжки тоже связаны.

– Зависит от того, – говорит Мир, – кто ты?

Молчу.

– Ты можешь мне доверять, – добавляет он, демонстрируя мне верёвку, которая, очевидно, прежде связывала мои руки, и отбрасывая в сторону. – Видишь? Я тебе доверяю.

«Лжец». Ни капли доверия в его расчётливом взгляде.

– Если доверяешь, развяжи мне ноги.