- Давно-бы так, сказал лакей:- не было бы и спору у нас: у каждого свой вкус, как сказал один человек, когда решился проглотить мышьяку. Но во всяком случае я вот что скажу: вы сидите спокойно вот на этом стуле, а я сяду против вас - вот здесь; и если вы не станете шевелиться, то я не дотронусь до вас; но если вы до половины первого часа пошевелите рукой или ногой, то я такое сделаю изменение в вашем лице, что когда вы взглянете в зеркало, то непременно спросите себя: "уже не уехал ли я за город? и когда, примерно сказать я возвращусь домой?" Так сидите же как я сказал.

- Сейчас, сейчас, отвечала жертва недоразумений; и вместе с тем мистер Трот опустился на стул, а лакей поместился против него, с тростью, готовою, в случае надобности, к немедленному бою.

Следующие часы текли медленно и скучно: на колокольне велико-вингльберийской церкви только что пробило десять, и нужно было прождать еще два с половиной часа, прежде чем явится помощь с которой нибудь стороны. С полчаса времени слышно было, как на улице запирали лавки, и шум от этого обозначал что-то в роде жизни и делал положение мистера Трота довольно еще сносным; но когда и это все замолкло, когда затихла суматоха при перемене лошадей подъехавшего дилижанса, и только изредка раздавался стук лошадиных копыт в конюшнях, расположенных позади отдельных комнат, мистер Александер Трот очутился в самом жалком состояния. Лакей по временам наклонялся дюйма на два вперед, чтоб снять нагоревшую светильню на восковой свече, и потом снова принимал свое неизменное положение; он слышал от кого-то, и при этом случае вспомнил, что человеческий взгляд имеет сильное влияние на усмирение сумасшедших, а потому единственный глаз его постоянно был устремлен на мистера Трота. В свою очередь и несчастный Трот внимательно наблюдал своего соседа, при чем постепенно черты последнего сделались более и более неясными, волоса казались менее рыжими, и в комнате становилось темнее и мрачнее. Мистер Александер Трот заснул глубоким сном, из которого был выведен необыкновенным шумом на улице и криком; "четверка лошадей для джентльмена в двадцать-пятом нумере!" Вслед за тем по лестнице раздался стук; двор двадцать-пятого нумера быстро растворилась, а в комнате явился мистер Джозеф Овертон, сопровождаемый четырьмя дюжими лакеями и содержательницей "Вингльбирийского Герба", толстой мистрисс Вильямсон.

- Мистер Овертон! воскликнул мистер Трот, вскакивая с места и выражая на лице своем сильное негодование. - Взгляните на этого человека, сэр, подумайте о положении, в которое вы поставили меня в течение последних трех часов.... Человек, которого вы прислали охранять меня, совершенно сумасшедший, - сумасшедшие чисто-на-часто, - бешеный, буйный, свирепый сумасшедший.

- Браво! прошептал Овертон.

- Бедняжка! с чувством сострадания сказала мистрисс Вильямсон!- правду говорят, что сумасшедшие всегда принимают других на сумасшедших.

- Бедняжка!? воскликнул мистер Александр Трот.- Что вы подразумеваете под словом "бедняжка"? Мне кажется, вы хозяйка здешнего дома?

- Да, да, отвечала толстая пожилая лэди, - пожалуста не тревожьте вы себя, берегите ваше здоровье.

- Тревожить себя! заревел мистер Трот: - нет! слава Богу, что в течение трех часов у меня достало духу не тревожить себя, иначе меня убило бы вот это одноглазое чудовище с пеньковой головой. Как вы смеете, сударыня, держать у себя сумасшедшего человека.... как вы смеете, говорю я, держать сумасшедшего человека, который беспокоит и пугает посетителей вашего дома!

- Правда ваша, совершенная правда; больше ужь я никогда не стану принимать сумасшедших, отвечала мистрисс Вильямсон, бросая взгляд упрека на мирного судью"

- Славно! чудесно! снова прошептал Овертон, укутывая Трота в толстый дорожный плащ.