II

Раз в день нам позволяли выходить во двор. Но теперь это уже не был тесный и узкий дворик‑колодец. Старинный просторный парк раскинулся у стен монастыря.

Правда, на всем протяжении ограды была расставлена вооруженная охрана, и на высокой, похожей на курятник, вышке стоял часовой с пулеметом. Мы были совершенно изолированы.

Нас неожиданно выручила Альма. Ведь мы, к счастью, вели ее первичное обучение на фламандском языке, родственном немецкому. Теперь Альма очень быстро усвоила сотню‑другую простейших немецких слов из ее обычного лексикона и приносила нам все новости. Почти все, что сообщала нам Альма, было для нее самой непонятно. Конечно, она не разбиралась в действительном положении вещей и однажды чуть нас не подвела…

Охрана лагеря, скучавшая по развлечениям, могла часами смотреть на фокусы, которые выкидывала Альма. Охранников поражала ее понятливость. Однажды, когда свободные от дежурства парни покатывались со смеху при каждом номере, который им показывала Альма, один из них в шутку сказал:

– Да она – человек! Ей‑ей!

Похвала пришлась как нельзя больше по душе Альме, она очень весело запрыгала на задних лапах. И кто‑то из парней добавил:

– Только что не говорит…

Альма бросилась к Фрезеру, ухватила его за карман, в котором лежал аппарат для речи. Фрезер побледнел.

– Не нужно, Альма, – сказал он, – нельзя, успокойся!

Альма была обижена – ей так хотелось продемонстрировать свое умение говорить! К тому времени она умела исключительно точно подражать звукам речи и, что всего удивительнее, точно передавать то, что однажды слышала, даже если всего и не понимала.

Альму беспрепятственно пропускали везде. Как‑то ее долго не было. Вернулась она очень возбужденной. И едва Фрезер в безопасном уголке вынул из кармана аппарат и подключил его контакты к ошейнику, как она быстро заговорила:

– Альма ограда… сделала дверь… ходить гулять далеко…

Ей действительно удалось сделать лазейку под колючей проволокой. Фрезер немедленно замаскировал это место сухой листвой.

А назавтра произошел первый разговор с теми, кто захватил нас. В просторном кабинете меня встретил учтивый пожилой человек.

Поглаживая маленькую ручную белочку, вцепившуюся в рукав его сутаны, он тихо и спокойно сказал:

– Разве вам чего‑нибудь не хватает? Вы получили вашу лабораторию, приехал ваш помощник. Вы снабжены всем… Так работайте!

– Мне нужна свобода!

– А нам – ваш мнемонал! – откровенно и настойчиво заявил священник. – Поразительное открытие, – продолжал он льстиво, – поразительное! Чудесное, я бы даже сказал… божественное! Вы будете богатым человеком, доктор Меканикус, очень богатым! Но никто не должен знать, над чем вы работаете. Мы от вашего имени предусмотрительно затребовали и изъяли все статьи, которые вы необдуманно разослали в журналы. Расторгли все ваши контракты… И не думайте саботировать! Вы должны работать, вы созданы для химии, для исследовательской работы, и вы будете работать, доктор Меканикус!

– А где Рене Годар? – спросил я.

– Кто? Как вы сказали?.. – переспросил священник. – Рене Годар? Я впервые слышу это имя…

И я дал согласие. Какое счастье, что попы, как правило, неграмотны в технических вопросах! Для производства мнемонала я требовал самых невероятных реактивов. Мне доставлялось все, и самого лучшего качества.

Через несколько дней Фрезер уже смог собрать первую бомбу.

Для отвода глаз я синтезировал небольшую порцию мнемонала. Мысль использовать его для освобождения пришла нам почти одновременно.