Исчезновение Альмы всполошило монахов, но они старались не показывать нам, насколько они взволнованы.

Вечером третьего дня после ухода Альмы нас повели в душ.

Раздевались мы в маленькой комнатке с залитым белой краской высоким, узким окошком. Окошко выходило на памятный мне внутренний бетонированный двор.

Фрезер вскарабкался на подоконник и взглянул сквозь случайную царапину в закрашенном стекле. За ним и я не преминул полюбопытствовать. Во дворе стояла большая светло‑серая машина, такая же, как та, что привезла меня из Франкфурта. Шофер подошел к ней и перегнал на другой конец двора, освобождая место для двух грузовиков с мебелью. Парни быстро сгружали столы и стулья, тут же во дворе снимая с никелированных трубок промасленную бумагу.

Вновь мы увидели эту мебель, когда ее проносили мимо нашей лаборатории в дальний конец коридора, где виднелась высокая стрельчатая дверь, судя по резьбе – очень древняя. За нею находился какой‑то большой зал, вероятно старинная монастырская молельня.

– Что‑то готовится! – озабоченно сказал мне Фрезер, когда нам удалось остаться вдвоем. – Эх, нет Альмы! Как сейчас она нужна! Я послал бы ее туда, в зал.

– Но все равно попы отобрали ее аппарат.

– И без него мы все узнали бы. Я здесь такое нашел!..

Оказывается, Фрезер, вскрывая один из еще не распакованных ящиков с моими приборами из Динана, обнаружил оборудование своей маленькой радиотехнической мастерской. Он так обрадовался, что довольно хмыкнул. Монахи тотчас же уставились на него. И Фрезер вынужден был чихнуть несколько раз, чтобы отвести подозрение. Только то, что ящик был еще забит в день обыска, сохранило его содержимое. Среди прочего там нашелся миниатюрный микрофон и набор проводов и ламп.

Фрезер собрал усилитель почти на глазах у монахов. Ночью в своей камере на зажженной спичке он лудил медные проводники, наматывал сопротивления. Днем пропаивал особенно важные узлы длинным медным прутом. Со скучающим видом он помешивал этим прутом раствор канифоли, якобы по моему заданию, время от времени раскаляя его на огне газовой горелки. Быстрое движение – и блестящая слезка пайки ложилась на свое место. Это был самый ловкий фокус, который я когда‑либо видел.

Мы особенно старательно работали последние дни, и во дворе выстроились штабели баллонов с мнемоналом. Некоторый проблеск доверия выразился в том, что мы теперь могли ходить друг к другу в кельи почти в любое время.

Альма вернулась на пятый день. Монахи чуть ли не обнюхали ее, но Фрезер, встретив ее у лазейки, успел снять с ошейника записку и пистолет‑ракетницу!

Содержание записки нас удивило, обрадовало и насторожило.

Господа М. и Ф.

С попами, не ссоримся… После ракеты вас будет ждать машина у развилки дорог к северо‑западу от монастыря Ваши друзья".

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Жак Фрезер продолжает записки. – Побег. – Как свершилось Великое Делание

I

"Жак Фрезер продолжает эти записки. Карла Меканикуса больше нет. Я знал, что Карл держит свои дневники в термосе. Мой долг довести до конца историю его жизни…

В тот день, когда вернулась Альма, ко мне в келью заглянул «мой» монах.

– Идите к доктору Меканикусу, – сказал он. – Через час по коридору нельзя будит ходить. До самого утра двери будут заперты.

Я отправился в соседнюю келью и передал Карлу это предупреждение.

– По коридору нельзя будет ходить? Так он сказал? – переспросил меня Карл. – Жак, они что‑то затевают! По‑моему, здесь ожидается какой‑то съезд.

– Съезд? Действительно, зачем им столько мебели?

– Да, да, сюда съезжаются какие‑то гости.