|
Разыщете ли вы Леонардо, чтобы выяснить это? – Я сделаю больше… Мне требуется кое что разузнать об этой дуэли, происшедшей в прошлом октябре. Кроме прочих, истинные причины… – он внезапно замолк, пристально посмотрев на нее. – Нет ли у вас подозрений, каковы они могут быть? – Иногда я думаю… – она запнулась, сделав какой то беспомощный жест. – Нет, нет. Ничего определенного. Ничего, Доменико. – Но что то неопределенное, – сказал он тихо, с сочувствием. – Так. Так. Посмотрим, что мне удастся разузнать обо всем этом. В мыслях у него было совсем иное, но он подумал, что можно отложить разговор об этом, пока не выяснится данная проблема. Поэтому он вышел из ее будуара где происходила эта беседа и спустился переговорить перед уходом с отцом. Он застал графа в библиотеке с Филибером. Рассказ слуги ничего не добавил к тому, что капитан узнал от своей сестры, тогда как письмо, которое он прочитал после ухода Филибера усилило серьезные опасения, уже взволновавшие умы всех верных венецианцев. Пока Марк Антуан лежал беспомощный во французском посольстве, зловещие происшествия сотрясали Венецию и, наконец, стали достаточными для самых беспечных, чтобы заставить их заметить грозовые тучи на политическом горизонте. Бессильная небрежность Светлейшей относительно того, чтобы обеспечить должную защиту своим провинциям на материке, наконец, принесла тревожные плоды в Бергамо. Никем не сдерживаемые, якобинцы, опираясь на поддержку Франции, прибрали к рукам упущенную правительством власть. Город восстал против Венеции, поддержал якобизм, поставил Дерево Свободы и учредил свое собственное независимое правительство. Известия об этом жесте предательского отречения достигли Венеции шесть дней назад и вызвали ужас в каждом уме – от Дожа до последнего нищего. Доменико еще не начал обсуждать со своим глубоко обеспокоенным отцом это последнее свидетельство вероломства французов, приведенное в письме Марка Антуана когда объявили приход мессера Катарина Корнера. Он вошел, и бедствие было написано на тонких чертах его лица и в каждом движении его стройной изящной фигуры. Он принес дурную весть о том, что еще один город последовал примеру Бергамо. Подеста из Брешиа, бежавший, переодевшись крестьянином, чтобы спасти свою жизнь, только что добрался до Венеции и разыскал Дожа с печальным рассказом, что Брешиа, подобно Бергамо, провозгласила нынче свою независимость и установила Дерево Свободы, у подножия которого, в насмешку над Венецией, склонился лев Св. Марка, посаженный на цепь. – Мы начали платить ужасную цену за слабоволие Манина, – заключил Корнер. – Республика распадается. Граф сидел потрясенный, уставившись в пространство, тогда как инквизитор напрягал свой слабый голос в ужасающем описании. Порядок должен быть наведен без промедления, пока якобинская зараза не распространилась на другие подвластные города. Если сам Сенат не возьмется за это дело, то нужно созвать Большой Совет, чтобы он взял на себя всю полноту ответственности и власти. Затем, наконец, граф пробудился. Он заговорил с гневной горечью: – После допущенных нами ошибок, упущенных нами возможностей, последовательной скупости и эгоистичности политики, проводимой нами, можем ли мы рассчитывать на героизм? Если мы не можем, то ничего не остается, кроме как покориться расколу этой Республики, которая была столь величественна в течение тысячи лет. Взгляните на это. Он протянул Корнеру письмо, полученное им от Марка Антуана. Когда инквизитор прочитал его, он дрожащим голосом спросил, откуда это письмо. – Из того же источника. |
