|
Но поступайте как сочтете нужным, – с этими словами он встал, и они направились в заднюю комнату. Это дало Марку Антуану время подумать. А необходимость обдумать следующий шаг была поистине настоятельной. Он находился на грани разоблачения. И он будет висеть над пропастью, пока не подавит окончательно вполне обоснованные подозрения Лальманта. И достичь этого надо было любой ценой, любым шагом ультра якобинской направленности. Еще до того, как они пересекли заднюю комнату, воспоминание о последнем письме Барраса подсказало ему выход. И пусть то был отвратительный и отталкивающий метод, но он вынужден был воспользоваться им, чтобы восстановить и укрепить свою пошатнувшуюся репутацию. – Вы знаете, – атаковал его Лальмант, – я нахожу более чем странным, что после обсуждения между нами тайного дела следует почти немедленное разоблачение. Так было в истории с сэром Ричардом Уортингтоном. Вы объяснили это. Но объяснение кажется мне менее удовлетворительным сегодня, чем тогда. – Почему? – Марк Антуан был бесстрастен и высокомерен даже больше, чем при их первой встрече. – Из за этого случая с Терци. Четыре дня назад, пока я не рассказал этого вам, ни одна душа в Венеции не знала об этом, кроме Терци и меня. И вот, той же ночью Рокко арестован, его бумаги захвачены, и сейчас, если я разбираюсь в их правилах, он уже удавлен. Обвинение вряд ли можно было опровергнуть. Но Марк Антуан стоял перед послом непоколебимый и хладнокровный. – Ни одна душа, кроме Терци и вас, да? А виконтесса, которой вы поручили подкупить его? Она ни о чем не догадывалась? – Как смело! И ловко! Вы ее обвиняете? – Я – нет. Я только указываю вам основные упущения в вашей организации. – В моей организации нет упущений. Виконтесса не знача, для каких целей я использовал Терци. Она не знает, вы слышите? Вы думаете, что все свои замыслы я излагаю своим шпионам? Она не знает. – Вы не испытываете сомнений? Вы – человек, который обязан контролировать ход дела. А откуда вы знаете, что Терци не рассказывал ей об этом? – Это немыслимо. – Почему? Потому что вы не хотели подумать об этом. Клянусь, это достаточная причина. А откуда вы знаете, что тот или другой из людей, работавших на Терци, не разболтал? Я полагаю, они то знали, что делали. Лальмант начал проявлять раздражение. – Им хорошо платили. Откажется ли кто нибудь из них от предложенных денег, которые можно так легко заработать? – Один может испугаться. И это не было бы удивительным. – Есть кто то еще, кого вы можете поставить под подозрение? – Кого желаете поставить под подозрение вы, Лальмант? – голос Марка Антуана обрел твердость стали. Лальмант задохнулся. Глаза его сверкали яростью. Но он колебался. – Ну? – спросил Марк Антуан. – Я жду. Тот прошелся по комнате, сжимая в руке двойной подбородок. Вид посла был испуганным. Он беспомощно барахтался в сомнениях. – Ответите ли вы откровенно на мой вопрос? – спросил он наконец. – Я приветствую откровенность. – Скажите, зачем вы ходили во Дворец Дожей в понедельник вечером вместе с графом Пиццамано? С кем вы хотели там встретиться? – Вы приставили ко мне шпионов, Лальмант? – Ответьте на мой вопрос. Потом я отвечу на ваш. Что вы делали во Дворце Дожей за несколько часов до ареста Терци? – Я ходил на встречу с государственными инквизиторами. Резкая откровенность признания была подобна удару. – С какой целью? – настойчиво потребовал Лальмант, приходя в себя и утрачивая половину своей уверенности. – С целью, о которой я пришел сюда поговорить с вами. |
