О чем они говорили вдвоем, кто знает, выходил оттуда Рубан так же спокойно, как и входил, но после этих разговоров значительно поубавилось секретных свиданий начальника с некоторыми из подчиненных, а потом они и вовсе прекратились. Бас — все знали — был человеком недалеким, примитивным, но прямым и честным. Он и сам, где нужно, умел одернуть Рубана, закончив разговор не многоточием, а восклицательным знаком. Ирша этого не умел. Совсем не умел.

И в Ирине начало медленно что-то восставать против Ирши, против его тихой покорности, аккуратности. Против стыдливого румянца щек. И она с каким-то злым удовлетворением стала задирать его, старалась уколоть побольнее, а сама ждала: наступит момент, и он не выдержит, сорвется. Вот тогда она и выложит ему все и подскажет, как следовало бы себя держать. Ирша не срывался. Но каково было удивление всех, когда однажды он уверенно и спокойно раскритиковал двухмесячную работу Рубана, сделав множество дельных замечаний и поправок. Вначале Ирша хотел провести этот разговор с Рубаном наедине, но тот призвал в свидетели женщин, намереваясь публично посадить своего «начальничка» в галошу (сам он был инженером высокой квалификации). Ирша доказывал свою правоту легко, мягко, тактично — цифрами и формулами, и так, что возражать было трудно. Все знали, что он эрудированный, образованный, но Ирина догадывалась, что к этому разговору Сергей старательно готовился, может, не один вечер просидел в библиотеке, и, слушая его аргументы, точные пояснения, ощущала в душе радость, хотя ей казалось, что Ирша сокрушает и ставит на место не одного Рубана, но и ее. Она безотчетно гордилась, что у них такой толковый и знающий «начальничек», и рассказывала дома об этом разговоре не единожды. Ирша не забраковал работу Рубана, но показал, что ее можно сделать на значительно более высоком инженерном и эстетическом уровне.

Однако самую неожиданную — возможно, даже для себя самого — победу Ирша одержал несколько дней назад. И в деле вроде бы вовсе пустяковом. Когда-то у них работал инженер по фамилии Жаков. Он уехал с семьей в Ростов и там умер. Вдова Жакова хлопотала пенсию для детей, ей не хватало нескольких свидетелей, и она обратилась к Ирше, чтобы тот помог ей, потому что отдел кадров ограничился стандартной справкой. Ирша не знал Жакова. Он поручил сделать это Рубану и Клаве. Когда те уже собирались отправлять справки и письмо вдове Жакова, Сергей поинтересовался документами. Ни до этого, ни после никто в мастерской не видел его таким разъяренным.

— Да как вы можете? — тыкал он попеременно под нос то Рубану, то Клаве бумаги. — Да как же вы можете отправлять такое! Я не юрист… Но тут и слепому видно, что с этими бумагами… Вы же работали вместе! Трое детей. Трое-е!

Клава неожиданно расплакалась, а Рубан вертел набыченной головой, приговаривая:

— А черт его знает… А черт его знает…

Но было видно, что чувствовал он себя пристыженным и смущенным.

…Рубан вставил в мундштук сигарету, пошел в коридор, прихрамывая сильнее, чем обычно. Клава не работала. Одной рукой поправляла пышные волосы, другой листала какой-то журнал.

— Мда-а-а, — протянула она.

— Что вы там увидели? — не поднимая головы, спросил Ирша. Он обращался ко всем на «вы», а они к нему — на «ты».

— Кто мне это подсунул? Настоящая диверсия! Посмотри! — И она бросила Ирше на чертежи раскрытый журнал. — Взгляни и ты, Ирка, тебе особенно полезно.

Ирина подошла к столу Ирши, протянула было руку к журналу, но он торопливо прикрыл страницу ладонью. Она по инерции еще протягивала руку, но Ирша журнала не выпускал, и Ирина почувствовала, коснувшись его пальцев, как они дрогнули, и тут же отдернула руку, словно обожглась.