Ирша играл иначе — осторожно, обдумывая ходы, не рискуя; он даже фигуры брал как бы с опаской, ощупывал, словно проверяя их крепость, и тогда, потихоньку подпихивая, передвигал. Лицо его сосредоточенно осунулось, на глаза словно опустилась тень. Он не отводил взгляда от доски, а Тищенко отвлекался, разговаривал то с одним сотрудником, то с другим, сокрушенно чесал затылок, потирал руки. Ирине сначала хотелось, чтобы выиграл муж, однако вскоре она заметила, что переживает все неудачные ходы Ирши, устыдилась и объяснила себе, что болеет за Сергея потому, что, как и Клава, печется об авторитете своей мастерской.

— А, черт, — без прежнего задора сказал Василий Васильевич и вздохнул. — Проиграл, ничего не поделаешь. Однако и на моей улице будет праздник, отыграюсь. Какой у тебя разряд? — спросил у смутившегося от радости, бледного Ирши. — Кандидат в мастера? Фью-у-у!.. Не отыграюсь. Я на втором засел. А все-таки не нужно было ходить конем…

Он поднялся, Ирша встал тоже. Василий Васильевич по-спортивному пожал ему руку и пошел в угол, где прочищал мундштук Рубан. Сотрудники громко обсуждали партию. Тищенко нагнулся к Рубану и что-то проговорил, Ирша уловил два слова: «горсовет» и «очередь». Понял, что Тищенко, вероятно, звонил, а может, и ходил в горсовет, просил за Рубана. А еще он подумал, что Ирина рассказывает мужу обо всем, что происходит у них в мастерской. Об этом он догадывался и раньше. Иршу вывел из задумчивости голос Тищенко:

— Ирина, ты отнесла костюм в химчистку?

— Отнесла, — ответила она. — Только они отказались вывести пятно на рукаве, нужен какой-то особый состав, а у них нет.

Несколько человек в комнате переглянулись, и Сергей подумал, что оба — и Василий Васильевич и Ирина Александровна — наивные люди, вряд ли пристало говорить о таких вещах при подчиненных.

Перерыв окончился, все разошлись. Сергей почувствовал усталость, словно не партию в шахматы сыграл, а одолел пятикилометровый кросс. Опустился на стул, продолжая думать о Тищенко и его жене. Украдкой кинул взгляд в ее сторону. И удивился. Иринин стол стоял немного наискось от его стола, но так, что Ирша постоянно видел ее длинные, в золотистом капроне ноги; они выдавали неуравновешенный характер хозяйки: то стояли рядышком на перекладине, то как-то по-особому ловко и удобно перекрещивались, то принимались постукивать носками или каблучками лакированных туфель. Теперь Ирина пришпилила лист картона и загородила стол с внешней стороны. Ирша покраснел пристыженно: Ирина Александровна, видимо, заметила его взгляды и отгородилась от него; да, конечно, он дал для этого повод.

В этот день Рубан ушел раньше, Клава тоже заторопилась. Они с Ириной остались в комнате вдвоем. Ирина складывала купленные в институтском буфете продукты и не могла уместить: сетка была уже полной.

— Давайте помогу.

Он вынул все свертки и кулечки на стол, ловко и неторопливо стал укладывать их, приноравливая один сверток к другому, и все поместилось. Ирина удивилась:

— Как просто!

— Все просто, если уметь, — без похвальбы сказал он. — Давайте я помогу, она же тяжелая.

Они вышли из института, дворами прошли с одной Дачной улицы на другую и, не сговариваясь, через пролом в ограде свернули на тропу, ведущую в парк политехнического института.