— Что мне сделать, чтобы ты меня смогла простить? — поняв, что отпираться бесполезно, Берестов жалко всхлипнул.

— Ты мне противен, — при виде трясущихся губ мужа Юля ощутила, как к горлу подступила волна тошнотворного отвращения.

— Мне собрать вещи? — голос Берестова упал почти до шёпота.

— Не трудись, я уже сделала это за тебя, чемодан стоит в твоей комнате.

— И всё же я постараюсь добиться твоего прощения, — Юрий поднял на Юлю по-собачьи тоскливые глаза.

— На развод я подам сама, — в голосе Юли не было ничего живого. — А теперь будь так добр, верни ключи от квартиры и уходи на все четыре стороны, пока я не вызвала наряд милиции и они не забрали тебя, тунеядца, под белы ручки, благо они уже знают сюда дорогу!

— Юлька, я без тебя не смогу, — голос полностью изменил Юрию.

— А я без тебя справлюсь отлично, — глядя на то, что осталось от холёного самоуверенного мужчины, Юлия брезгливо поморщилась и, повернувшись к нему спиной, медленно вышла из кухни.

* * *

— Хе-хе, ишь, как летит-то, ног под собой не чует! — провожая Марью колючим, зацепистым взглядом, Смердин поднёс к самым губам загрубевшую ладонь, сложенную коробочкой, и затянулся крепким домашним самосадом. — И чего Машка к нему прикипела? Носится как с писаной торбой который год, света белого не видит, ни ему жизни не даёт, ни себе.

— А что ты будешь делать, коли душа болит? — Архипов тяжело вздохнул и, сплюнув себе под ноги, с сочувствием посмотрел вслед ее худенькой фигурке.

— Что жа эта за любовя такая, когда об тебя сапоги трут, а она и рада пластаться? — подал хрипатый голос Филька.

— Ишь ты, теоретик выискался, как ты можешь о любви судить, когда сам ни разу женатым не был? — зацепил его Архипов и незаметно подмигнул Ивану.

— Поди ж ты! Да пошто мне такой хомут на шею? — немедленно возмутился Филька. — Меня хоть озолоти, я под бабьей пятой жить не сжелаю! И-и, не стыдно, зубы-то скалить? Уж не сомневайся, никто лучше, чем я, в ентом самом женильном деле кумекать не могёт!

Переглянувшись, Смердин с Архиповым громко рассмеялись, а Филька, обиженно дёрнув широкими, будто растянутыми в разные стороны ноздрями, досадливо махнул рукой.

Низенький, кривоногий, с широким расплющенным носом и красным мясистым лицом, за всю свою жизнь Филька так ни разу и не женился. Лет шесть или семь назад он, правда, всё-таки надумал приобрести страховку на старость и даже занялся поисками достойной претендентки на свою руку и сердце, но то ли во всех окрестных деревнях никого подходящего не сыскалось, то ли пьяница Филипп был недостаточно настойчив, но только ни одна из незамужних деревенских женщин от восемнадцати до восьмидесяти его дивным предложением отчего-то не прельстилась.

Разобиженный до глубины души, Филька тогда основательно запил и чуть было не отдал богу душу. А когда пришёл в себя, страшно удивился тому, что с ним произошло, и, окончательно протрезвев, отправился к озерковскому попу Валерию ставить свечку за то, что Господь по милости своей упас его от такой глупости, как женитьба.

Два года назад Филипп продал свой добротный дом в Вёшках, когда-то по молодости выстроенный им самим до последнего гвоздя, и за один день переселился в Озерки, благо тащить с собой много не пришлось. И вот теперь, шабаша на участке Архипова, решившего построить себе на другом конце огорода крохотную баньку, Филька с удовольствием курил страшно вонючий самосад и, перемывая косточки всем, проходящим мимо архиповского подворья, отводил душу.