— Шелестова Любовь Григорьевна, правильно? — по опыту зная, к каким последствиям может привести малейшая неточность в столь серьёзном деле, регистратор не торопилась.

— Да правильно, правильно! — вытягивая шею, Кирилл пытался разобрать записи в журнале, но перевернутые кривенькие буковки хранили информацию надёжнее любого банковского сейфа, напоминая скорее закодированную тарабарщину, чем осмысленное письмо.

— Пятнадцатое августа, четырнадцать двадцать пять. Девочка, рост — пятьдесят два, вес — четыре килограмма двести граммов. Поздравляю вас, хороший, крепкий ребёночек, — неожиданно накрахмаленная «повариха» широко улыбнулась, и на её кругленьком, как блинчик, розовом лице появились две симпатичные ямочки.

— Девочка! Девочка! — схватив стоявшую рядом Лидию, Кирилл закружил её в воздухе. — У меня есть дочка!

— Кряжин! Сейчас же поставь меня на место! — Лидия замолотила по груди Кирилла своими маленькими кулачками.

— Лидка, если бы не ты!.. — держа Лидию за плечи, будто боясь выпустить её из рук, Кирилл задохнулся от переполнявших его эмоций.

— Я думаю, Кира, что как порядочный человек ты обязан подарить мне ящик шампанского и хорошую коробку конфет. А лучше — две, — охлаждая его пыл, намеренно неторопливо проговорила она.

— Лидка, да я готов скупить для тебя весь Елисеевский!

— Папаша! Папаша! — голос позабытой регистраторши за окошечком заставил Кирилла обернуться. — Двадцать первого числа у вас выписка. Приходите сюда же к двенадцати, только, пожалуйста, не опаздывайте, а с собой принесите вот это, — из полукруглого отверстия появилась небольшая бумажка со списком.

— Это что? — Кирилл протянул руку за серо-жёлтым бумажным прямоугольником.

— Как что? Список того, что необходимо для маленькой. Я не поняла, у вас это первый ребёнок или второй? — брови фарфоровой неваляшки с ямочками на щеках обиженно потянулись одна к другой.

— Второй, второй, — забирая листок из рук ошалевшего от счастья Кирилла, Лидия выразительно кивнула регистраторше. — Вы же знаете, у мужчин от счастья и не такое бывает.

— Уж мне ли не знать! — полукруглые ниточки бровей «поварихи» медленно вернулись на своё место, и её круглое симпатичное личико вновь засияло доброжелательностью. — И чего я только не насмотрелась, пока тут работаю, а я уже тут ни много ни мало — больше тридцати лет. Ну, так вы уж не забудьте, проконтролируйте, а то мало ли что? — сделав рукой так, будто выкручивает электрическую лампочку из плафона, явно намекая на временно повредившегося от великой радости молодого отца, регистраторша кивнула на Кирилла.

— Конечно, присмотрю! — серьёзно заверила её Лидия и, взяв Кирилла, словно маленького, за руку, повела его к выходу.

Двадцать первое августа семьдесят шестого выдалось тёплым и солнечным. Играя в чехарду, на асфальте резвились беспечные солнечные зайчики; лазурное небо, пропуская через себя, словно через сито, лучи света, сочилось изнутри сладкой патокой, а в воздухе, разливаясь духмяным ароматом горьковатой травы, чуть подопревшей от ночной росы, висел едва уловимый запах раннего бабьего лета.

Стоя у дверей роддома, Кирилл прижимал к себе огромный букет белых лилий и безотрывно смотрел на двери, из которых с минуты на минуту должны были вынести белоснежный кулёк в розовых бантиках. Его сердце томительно замирало, он блаженно улыбался, и, отражаясь в его тёмно-карих, почти чёрных глазах, огромное лазурное небо сияло тысячами лучей необъятного, сладкого на вкус счастья.