Однако в итоге Чип решил, что на обвиняемых должно «распространяться действие законов военно-морского флота, и уцелеют они или погибнут в соответствии с ними». Обвиняемые предстанут перед военным трибуналом: если преступление совершено на острове Вейджер, там же пройдет и суд.

Даже посреди необъятной пустыни – вдали от Британии и любопытных глаз Адмиралтейства – Чип и многие потерпевшие кораблекрушение цеплялись за британские военно-морские кодексы. Они поспешно устроили открытый трибунал, назначив судьями офицеров. В соответствии с военно-морским уставом те обязаны были быть беспристрастными, что, однако, невозможно, если речь идет буквально о выживании. Судей в лохмотьях привели к присяге и вывели подсудимых. Под аккомпанемент обуявшего их тела ветра вслух зачитали обвинения. Вызвали свидетелей, поклявшихся говорить «правду, только правду и ничего, кроме правды». Единственной защитой обвиняемых служило то, что при всей их жестокости или хитрости они лишь пытались не умереть с голоду. Суды продлились недолго: всех троих подсудимых признали виновными.

После изучения военного кодекса решили, что, поскольку данное «преступление не посягало на жизнь», оно не заслуживает смертной казни. Вместо этого каждого признанного виновным приговорили к шестистам ударам плетью – количеству настолько чрезмерному, что экзекуцию следовало проводить по двести ударов в течение трех дней. В противном случае летальный исход неизбежен. Один моряк военно-морского флота, приговоренный к суровой порке, сказал: «Я уверен, что не выдержу пыток, я бы предпочел быть расстрелянным или повешенным на рее».

Впрочем, многие из потерпевших кораблекрушение считали, что шестисот ударов плетью недостаточно. Они жаждали смерти.

Потом заговорил Балкли и предложил то, что он назвал «наказанием, близким к смерти» – которое «даст хорошую острастку на будущее». Он предложил после порки «сослать виновных на скалистый островок у побережья, где можно добыть немного мидий, улиток и пресной воды, и оставить там до возвращения в Британию».

Капитан Чип ухватился за эту идею. Наверняка после такого сурового наказания никто больше не посмеет ослушаться его приказов и ставить себя выше потребностей команды.

Чип приказал команде «всем присутствовать при исполнении наказания». И вот под бурей с градом собрались потерпевшие кораблекрушение. Часовые вывели одного из заключенных, Крассета. Вместе с осужденным морским пехотинцем моряки обошли полмира – стояли на вахтах, сражались с ураганами, выживали при кораблекрушении. Теперь они смотрели, как запястья их товарища привязали к дереву. Раздираемую враждой команду на мгновение объединила общая ненависть.

С Крассета сорвали рубашку, обнажив спину. Первыми его ударили ледяные градины. Потом один из моряков схватил плеть и принялся хлестать вора. От ударов плети на коже оставались кровавые полосы. Один из свидетелей порки отметил, что после двух десятков ударов плетью «исполосованная спина мало напоминает человеческую, она похожа на жареное мясо, обгоревшее почти до черноты над палящим огнем, однако это не останавливает линчевателя».

Экзекутор хлестал Крассета до тех пор, пока не устал настолько, что больше не мог наносить удары. На смену пришел другой. «Когда бедолагу секут, его мучительные крики пронзают до глубины души», – вспоминал другой свидетель порки.

Крассет получил полсотни ударов плетью, потом еще полсотни – и еще. После двухсотого удара его развязали и увели. На следующий день экзекуция возобновилась. Таким же образом были высечены и другие виновные. Некоторые морские пехотинцы пришли в такой ужас от вида своих страдающих товарищей, что как минимум в одном случае отказались исполнять третью часть наказания.