- Девятого июля, сэр, сравняется год, как он
преставился. Вздумалось ему отправиться с генералом Брэддоком, ну, и после
того страшного дела на Бель-Ривер он не вернулся, а с ним и еще тысяча
человек. Всех раненых добивали без пощады. Вам ведь известны повадки
индейцев, мистер Трейл? - Тут капитан быстро обвел пальцем вокруг своей
головы. - Гнусность-то какая, сэр, верно? А был он красавец - ну точь-в-точь
как этот молодой джентльмен; только волосы у него были черные... а теперь
они висят в вигваме какого-нибудь кровожадного индейца. Он частенько бывал
на борту "Юной Рэйчел" и всякий раз приказывал вскрыть ящик со своими
книгами прямо на палубе - не мог дождаться, пока их снесут на берег. Он был
молчаливым и конфузливым, совсем не таким, как этот вот молодой джентльмен,
весельчак и забавник, которому прямо удержу не было. Только известие о
смерти брата совсем его сразило, и он слег с лихорадкой - она на этом их
болотистом Потомаке многих в могилу сводит; только в плаванье ему полегчало
- плаванье хоть кого излечит, да и не век же молодому человеку горевать
из-за смерти брата, которая сделала его наследником такого состояния! С того
дня, как мы завидели берега Ирландии, он совсем повеселел, а все же нет-нет
да и скажет, хоть и расположение духа у него вроде бы отличное: "Ах, если бы
мой милый Джордж смотрел сейчас на эти виды вместе со мной!" Ну, и когда вы
помянули имя его брата, он, понимаете, не выдержал. - Тут добряк капитан
посмотрел на предмет своего сочувствия, и его собственные глаза наполнились
слезами.
Мистер Трейл напустил на себя мрачность, подобающую тем выражениям
соболезнования, с которыми он хотел было обратиться к молодому виргинцу, но
тот довольно резко оборвал разговор, отклонил все радушные приглашения купца
и пробыл в его доме ровно столько времени, сколько понадобилось на то, чтобы
выпить стакан вина и получить нужные ему деньги. Однако с капитаном Фрэнксом
он попрощался самым дружеским образом, а немногочисленная команда "Юной
Рэйчел" прокричала вслед своему пассажиру троекратное "ура!".
Сколько раз Гарри Уорингтон и его брат жадно рассматривали карту
Англии, решая, куда они направят свой путь, когда прибудут в отчий край! Все
американцы, которые любят старую родину, - а найдется ли хоть один человек
англосаксонской расы, который ее не любил бы? - точно так же силою
воображения заранее переносятся в Англию и мысленно посещают места, давно
ставшие знакомыми и милыми сердцу благодаря собственным надеждам, умиленным
рассказам родителей и описаниям побывавших там друзей. В истории разрыва
двух великих наций ничто не трогает меня сильнее, чем это столь часто
встречающееся выражение - "отчий край", которым в младшей стране пользуются
для обозначения старшей. И Гарри Уорингтон твердо знал свой маршрут. Целью
его был не Лондон с великолепными храмами Святого Павла и Святого Петра,
угрюмым Тауэром, где пролилась кровь стольких твердых и неустрашимых людей,
от Уоллеса до Балмерино и Килмарнока, чья судьба и по сей день трогает
благородные сердца, не роковое окно Уайтхолла, через которое вышел
король-мученик Кард I, чтобы в последний раз склониться перед богом и
вознестись к его престолу, не театры, парки и дворцы, эти блистательные
приюты остроумия, удовольствий, роскоши, не место последнего упокоения
Шекспира в церкви, чей стройный шпиль устремляется ввысь на берегу Эйвона
среди прекрасных лугов Уорикшира, не Дерби, Фалкирк или Куллоден, свидетели
крушения правого дела, которому, быть может, уже никогда не суждено будет
возродиться, - нет, свое паломничество юные братья-виргинцы намеревались
начать с места даже еще более священного в их глазах, с дома их предков,
того старинного замка Каслвуд в Хэмпшире, о котором с такой любовью
повествовали их родители. |