Он взял бумажный пакет и улыбнулся.

– Ничего не нужно было приносить, но шоколад – это…

Я вздохнула.

– Да, девчачье угощение, знаю.

Его улыбка стала еще шире.

– Я хотел сказать: шоколад – это всегда хорошо. Заходи.

Он провел меня через дом на кухню, где я увидела миску с салатом «Цезарь».

– Мне нравится твоя кухня.

Казалось, в доме только у этого помещения есть индивидуальность. Я ожидала увидеть дубовые шкафы и гранитные крышки столов и стоек и насчет крышек оказалась права. Но шкафы были из вишневого дерева и резко контрастировали с темно‑серыми стойками.

Ничего слишком бросающегося в глаза, но не скучно.

Он, нахмурившись, осмотрелся.

– Ты считаешь, ничего? Моя невеста – бывшая невеста – говорила, что мне для кухни нужен декоратор.

– Очень приятная кухня, – заверила я.

Прозвенел звонок, Тим открыл дверцу СВЧ‑печки и вытащил небольшую пиццу. Мой таймер гудит, как рассерженная пчела.

Запах пиццы погасил мою зависть к его печке.

– Замечательно пахнет, – сказала я и закрыла глаза, чтобы лучше принюхаться.

От комплимента он покраснел, положил пиццу на каменный кружок и быстро разрезал.

– Бери салат и пошли есть.

Я послушно взяла деревянную чашку с зеленью и пошла за ним по дому.

– Это столовая, – сказал он без необходимости: большой стол красного дерева говорил сам за себя. – Но один или с немногими друзьями я ем здесь.

«Здесь» оказалось маленькой круглой комнатой с окнами со всех сторон. Форма у комнаты была необычная, но это смягчали бежевые плитки и жалюзи. Архитектор дома опечалился бы, узнав, что его шедевр убит безвкусной меблировкой и скукой.

Тим поставил пиццу на маленький дубовый стол и поднял жалюзи на окнах. Стал виден задний двор.

– Большую часть времени я держу окна зашторенными, иначе тут становится, как в печи, – сказал он. – Наверно, зимой тут хорошо.

Он уже накрыл стол, и посуда, как и кухня, заставила меня удивиться. Глиняные тарелки ручной работы не сочетались ни по размеру, ни по цвету, но каким‑то образом дополняли друг друга, так же как самодельные глиняные кружки с крышками. Его кружка оказалась синей, с потрескавшейся глазурью по краю, а моя – коричневой и древней на вид. На столе стоял кувшин, но Тим уже наполнил чашки.

Я вспомнила дом Адама: пользуется ли он там посудой бывшей жены, как Тим – тем, что подобрала его бывшая невеста или декоратор?

– Садись, садись, – сказал он, подавая мне пример. Он положил на мою тарелку кусок пиццы, но позволил самой набрать салата и взять большой кусок непонятного яства с печеной грушей.

Я осторожно отпила из кружки.

– Что это? – спросила я. Напиток не алкогольный, что меня удивило, но сладкий и терпкий.

Он улыбнулся.

– Это тайна, но, может, после ужина покажу, как его готовить.

Я снова отпила.

– Да, пожалуйста.

– Я заметил, ты хромаешь.

Я улыбнулась.

– Наступила на стекло. Ничего опасного.

Мы замолчали и с аппетитом занялись едой.

– Расскажи мне о своем друге, – сказал он, жуя. – О том, кого полиция считает убийцей О'Доннелла.

– Это ворчливый суетливый старик, – ответила я, – которого я люблю. – Груши были покрыты коричневой сахарной глазурью. Я думала, они будут сладкими, но они оказались терпкими и таяли во рту. – М‑м‑м. Очень вкусно. Сейчас он сердит на меня за то, что я влезла в это расследование.