Нимейн прошла мимо Адама, как волк, по запаху. Наклонилась и подобрала лошадиную шкуру друида. Должно быть, шкура свалилась с Тима, когда Адам рвал его на части.

Эти части долго будут сниться мне в кошмарах, но сейчас я слишком отупела, чтобы прийти в ужас. Нимейн погладила шкуру и покачала головой.

– Неудивительно, что мы никак не могли его найти. Ага, вот что ей нужно.

Она отыскала кубок, который закатился под мой ящик с инструментами.

– Что это? – спросил Адам.

– Когда‑то его называли Проклятием Орфино, чашей Юона или даром Мананнана. У него несколько назначений, и одно из них – исцеление.

– Он делает другое, – с ужасом сказала я Адаму.

Нимейн посмотрела на меня.

– Он заставил ее пить из него, – сказал Адам. – Я думал, там какой‑то наркотик – а это волшебство малого народа?

Она кивнула.

– В руках вора он позволяет порабощать другого человека, полученный в дар – исцеляет, а в руках малого народа – правдиво свидетельствует.

– Не стану пить, – сказала я плечу Адама, передвигаясь в его объятиях, чтобы оказаться как можно дальше от кубка.

– Это вылечит ее? – спросил Адам.

Все услышали шум подъезжающей машины.

– Один из моих, – сказал Адам. Полагаю, для Нимейн, потому что все остальные узнали машину Сэмюэля. Чтобы добраться сюда так быстро, он должен был ехать с работы. Больница всего в нескольких кварталах. – Он врач. Я хотел бы узнать его мнение.

Войдя, Сэмюэль одним взглядом оценил картину: куски Тима, разбросанные Адамом, повсюду кровь, пара обнаженных людей (я и Адам) и Нимейн во всем блеске силы малого народа.

– Посмотри руку Мерси, – сказал Адам.

Я не хотела, чтобы он трогал руку. Сейчас она онемела, но это может в любую минуту измениться. Пока она напоминала скорее крендель, чем руку, сгибаясь в тех местах, где не должна. Когда мы вошли в офис, она действовала. Должно быть, Тим еще больше повредил ее, когда я его убивала.

Но никого не волновало, чего я хотела.

Вначале Сэмюэль только наклонился, разглядывая руку, лежащую у меня на коленях.

Он присвистнул.

– Тебе нужно поучиться выбирать друзей, Мерси. Те, с кем ты водишься, слишком небрежно с тобой обращаются. Если так будет продолжаться, ты умрешь еще до конца года.

Он был безжалостно весел, и я поняла, что дело плохо. Его руки легко коснулись моей, но от острой боли из моих глаз посыпались искры. Если бы Адам не держал меня, я бы вырвала руку, но он держал, и крепко. Шепча что‑то успокаивающее, ласковое – впрочем, сквозь звон в ушах я ничего не слышала.

– Сэмюэль? – четко и внятно спросил Бен.

Сэмюэль оставил мою руку и распрямился.

– У нее рука как тюбик пасты, заполненный мраморными шариками. Не думаю, чтобы даже сотней болтов и булавок можно соединить разбитое.

Я не из тех, кто падает в обморок, но картина, нарисованная Сэмюэлем, была так ужасна, что в глазах у меня потемнело. Я словно мигнула, но за это время прошли одна или две минуты. Если бы я вовремя не вспомнила о реке, прогноз Сэмюэля заставил бы меня потерять сознание.

Я поняла, что какое‑то время была без чувств, потому что сила у Адама копится не мгновенно. Но я слишком поздно поняла, зачем ему это.

– Не надо беспокоиться, Мерси, – тихо сказал Адам, наклонившись, чтобы говорить мне на ухо.

Я напряглась. Я старалась. Но у меня, усталой, измученной болью и ужасом, не было ни малейшей возможности бороться с его голосом. Да я и не хотела бороться. Адам не сердится. Он не причинит мне боль.

Я позволила его силе окутать меня, словно теплым одеялом, и расслабилась. Рука по‑прежнему болела, но ощущение покоя обволокло меня и словно отделило от боли и от ужаса.