- Где хоть мы встречаемся-я-а-а-а-а?! - выкрикиваю я в такт движению щетки, дергающей мои волосы.

- Под задницей Старого Фрица[45].

Хорошо хоть недалеко. Памятник Фридриху Великому, водораздел между Западным и Восточным Берлином, разминуться невозможно. Налево - темные переулки Музейного острова, колкий ледок на воде, серые громады музейных зданий. Направо - целый квартал рождественских базаров, музыка фонтанами, запахи волнами, спиртное реками, Abba вперемешку с ароматом тушеной капусты, все столы уставлены горячими кружками с глинтвейном... Мы стоим между базарами и музеями, на границе света и тьмы и смотрим друг другу в глаза проникновенно... как два последних дурака.

Наконец, Дракон неловко хмыкает и протягивает мне цветок. Хорошо, что только один, а не целый веник.

- Я тут подумал: может, стоит приехать к тебе в Берлин? - нерешительно начинает он. - Это не город, а настоящая сводня. Париж ему в подметки не годится.

- Да уж заметила, - усмехаюсь я, нюхая драконов подарок - красивый, словно опаловая брошь.

Кажется, Константин боится, что я примусь ворчать. Хотя на красивые жесты вроде этого женщине положено отвечать восторженным писком и повисанием на шее у щедрого и нежного поклонника. Женщины ведут себя иначе только в дурацких комедиях, где героине положено кочевряжиться битых полтора часа. Ведь если не выдумывать подлые мотивации, что руководят героем, то придется зажить с ним полноценно и счастливо на пятой минуте фильма. А то и на третьей.

Почему-то ни первый, ни второй вариант не кажутся мне подходящей манерой поведения. Как всегда, мне требуется что-то третье.

- Куда пойдем? - спрашиваю я Дракона. - Направо или налево?

- Сейчас туда, где поговорить можно. А там посмотрим!

И мы пошли туда, где можно поговорить. Через синие-синие ворота Иштар, в подземный зал Пергамона[46], к разверстому склепу древнего царя, имя которого немедленно улетучивается из моей памяти. Гробница, откровенно говоря, похожа на вентиляционную шахту метро - и эстетикой, и размерами. Но мы отчего-то все бродим и бродим вокруг нее, как привязанные.

Впрочем, для меня спускаться в подземный мир и кружить там, пока в моей собственной голове не рассветет и не забрезжит, - неизбежность. Это примета. Или совпадение. Мне все равно. Я привыкла, что перед всяким поворотом в судьбе оказываюсь в подземелье и блуждаю там, как неприкаянная душа по Тартару. Не обязательно в каком-нибудь особенном подземелье - может быть, в метро. Или в погребе. Может, всего-навсего случайность. А может, взаимное притяжение подземных богов и моей судьбы.

Зал крошечный, единственный источник света - слабое сияние витрин с жалкими обломками некогда могучей цивилизации. Как будто время стало штормовым морем и обрушилось на царство позабытого потомками царя, и разметало все, чем был он славен и богат, а на берега будущего вынесло лишь горсть бусин и черепков. Вот и делай после этого карьеру в политике...

- Ну что, признаешься добром или принести тебя в жертву Эребу[47]? - звучит из-за темного куба гробницы.

- Признаться в чем?

- Ты боишься меня или себя?

- Я боюсь... Ну как бы тебе объяснить? Понимаешь, я недавно подумала: люди - не персонажи чего бы то ни было. Они не воротят нос, когда на их порог вступает молодой-красивый-богатый... м-м-м... претендент. И нормальные (впрочем, это не про меня) женщины не шарахаются от таких, как ты «по идейным мотивам».

- От таких, как я? То есть от каких? Не так уж я молод, красив и богат, согласись! - немного растерянно говорит Константин. Как будто впервые задумался над тем, по какой шкале себя оценивать, от кого отсчитывать - от олигархов, от кинозвезд?

- Раньше существовало подходящее определение - «интересный». Жаль, что оно устарело! - смеюсь я.

- Да, оно бы, пожалуй, подошло, - кивает он.