– Да, Рубин Власти, – сказал Эфат. Вынул из особого ящичка тончайшие, из синтетика. С поклоном подал. Затем по его губам прошла тень улыбки.

    – Звонили с телевидения, Изар. Интересовались, как вы будете одеты.

    – Невежды, – сказал Изар. – Это им давно следовало знать из истории. Чему их учили?

    – Телевидение, Рубин Власти, – Эфат пожал плечами.

    – Да, ты прав. Ну, что же – мне пора. Не волнуйся. Отдыхай. Смотри телевизор.

    – Я буду смотреть телевизор, Изар. Весь мир будет.

    – Конечно, – согласился Изар. – Сегодня весь мир без исключения будет смотреть телевизор.

    Он кивнул камердинеру и вышел. Спустился по лестнице, пересек пустой вестибюль. Швейцар поклонился, нажал кнопку – тяжелая дверь отъехала.

    – Удачи, Рубин Власти, – проговорил он вдогонку.

    Изар, не оборачиваясь, кивнул. Дверь за его спиной затворилась, басовито рокоча. Четверо стражей – сегодня то были Уидонские гвардейцы – отсалютовали и вновь окаменели. Конюший и два прислужника внизу, у крыльца, склонились, лошадь, которую конюший держал под уздцы, тоже опустила длинную, породистую голову.

    – Я приказал оседлать «Огонь милосердия», Рубин Власти.

    – Да, – сказал Изар. – Прекрасная лошадь, благодарю вас, Топаз. Но велите расседлать. Я пойду пешком. Прекрасный вечер.

    Он повернулся и пошел. Не так уж далеко было до Жилища Власти, и лучше было пройти это расстояние пешком, глубоко и спокойно дыша, ни на что не обращая внимания и ни о чем не думая; ни о незримой охране, ни о столь же незаметном телевидении, и меньше всего – о том, что предстояло. Все было продумано заранее. Задолго до его рождения. И не раз испытано на практике. Не раз, подумал Изар. А сколько же? Он принялся считать. Арифметика помогала идти, ни о чем другом не думая.

    3

    Странно: здесь ничего не изменилось за столько лет. Хотя – тут годы как раз не проходят. Да и чему меняться? Все тот же дом, и та же веранда, залитая исходящим отовсюду золотистым светом; и поросший яркой муравой луг, пересеченный медленно струящейся речкой, окаймленной невысокими кустами; и кромка леса вдали – у высокого горизонта. Я стоял и смотрел; но если много лет назад, глядя на все это впервые и еще совершенно не понимая, где я оказался и что это такое, – если тогда я старался как бы вобрать все, доступное взгляду, в себя, то сейчас мне не на шутку захотелось вдруг самому раствориться во всем окружающем и уже никогда, никогда больше не уходить отсюда; потому, быть может, что мне было известно: только здесь – и нигде больше я смогу в будущем находиться с нею. Только здесь – когда там, дома, мои дни истекут, и останется один только вечный, непреходящий день здесь… Впрочем, тут же подумал я, Мастер и тогда не даст подолгу засиживаться без работы. Не тот у него характер. А, да пускай гоняет – все равно, каждый раз мы – и она, и я – будем возвращаться сюда, если не в этот двухэтажный дом с высокой крышей, то во всяком случае в его окрестности – и пребудем, пока существуют миры, а также те, кто следит, чтобы эти миры продолжали существовать. Станем постоянными жителями Фермы – как иеромонах Никодим, например…

    Мысли мои прервались от звука шагов. Занятно: я не разучился узнавать шаги, и сейчас, едва услышав, уже знал, кто приближается: высокий, сильный, чуть насмешливый человек вечно среднего возраста.