Иосифа служба не обременяла: к юной графине была приставлена еще одна служанка – она заботилась о ее платье и столе, – Иосифа держали на побегушках, но ему доставляло удовольствие оказывать услуги доброй и кроткой 14‑летней девушке.

Сознавая временность своей службы, Иосиф забавлялся, вел подчас раскованные разговоры с графом и держался весьма смело по отношению к юной графине.

Час назад он написал ей записку, в которой признавался в искренней любви. И как было не любить это очаровательное, добрейшее создание, высоко и трепетно верившее в божий промысел и божью защиту?

Иосиф слонялся по палубе, когда его окликнула старая служанка Умберта.

– Зовет госпожа!

Иосиф вошел в крохотную каюту.

Юная графиня сидела на койке, держа на коленях книгу, и обмахивалась веером. На ней было голубое платье со множеством складок. Она старалась придать своему лицу строгое выражение, но получалось плохо: глаза графини смеялись. Иосиф видел это, но не подавал вида: знал, что госпожа считает долг высшей заповедью благородного человека. Долг и еще достоинство, которое должно во всякий час оттенять долг.

– Удивительно, как много мух на этом корабле.

– Не заметил, госпожа, – Иосиф пожал плечами.

– Кто не гребует, тот не боится бога, – подняв брови, сказала графиня.

– Чего же гребовать? На корабле обычно много протухшей солонины, – ею кормят гребцов. А мухи любят порченое. Они ничего не понимают в поварском искусстве.

– Ты держишься со мною недопустимо вольно. Запомни, гордыня до добра не доводит… Я получила твою записку. За дерзость тебя, конечно, следует крепко высечь… Но я простила, приняв во внимание хороший слог твоего письма… У какого монаха ты учился грамоте?

– Меня учило, моя госпожа, множество учителей. Я окончил девять полных классов средней школы в одном из столичных городов Европы…

Графиня закрыла лицо веером.

– Да ты настоящий шут! Твои слова и поступки порой просто забавны. Ты говоришь, тебя учило несколько учителей, отчего же ты столь невежественен? Ты не умеешь толково отвечать на вопросы, застегиваешься не на все пуговицы и ходишь, запустив руки в карманы. А порою и насвистываешь. Так не держат себя грамотные люди… – Тут она, сколько ни крепилась, не выдержала и расхохоталась… – Вот тебе, шут, шутовской вопрос: много ли чертей могут сесть на кончик иголки, которой вышивают икону?

– Я не верю в силу иконы, моя госпожа. Я не верю в бога. Его нет. Мы хотим, чтобы он был. И было бы, пожалуй, хорошо, если бы он был. Но его нет. Человек сам отвечает за все, что происходит на земле. И ему не на что опереться, кроме как на правду.

Графиня нахмурилась. В серых глазах сверкнули лучики неподдельного гнева.

– Замолчи, несчастный! Тебя надо распять на кресте!.. Кто дает нам правду, если не высшая воля?.. Поднимая руку на бога, еретики хотят сокрушить святое и праведное: священность семейных уз, почтение к отцу, уважение к матери. Они соблазняют на ложь и вероотступничество, зовут губить ближнего, отнимать у бедного и наслаждаться слезою несчастного. Ступай же прочь с глаз, и доколе не прояснится твой разум, затемненный твоими безнравственными учителями, не являйся!

Она поднялась и топнула ножкой.

Раскаиваясь за свой неосмотрительный поступок, Иосиф вышел на шкафут и присел за бухтой аварийного каната. Паруса были безжизненны, море пустынно. Мерно ударяли весла, кокотали куры в клетках, в нос били запахи корабельной кухни – там кок стучал ножом и ругался на всех языках мира.

Казалось, вместе с ветром замерло и остановилось время, – странный уют ощущала душа.