Рати возвращались тремя дорогами: первую рать вел Данила Холмский, его ждали к Арбатским воротам, вторая рать должна подойти к Никитским — ее вели Иван с сыном. Через Тверские во¬рота готовились принять рать князя Андрея Меньшого.

Марфа, Вассиан и князь Верейский подошли к Никитским во¬ротам. День выдался морозным, солнечным. Блестел снег на купо¬лах церквей, золотом горели торжественные одеяния епископа и священников. Колыхались на ветерке сотни хоругвей, яркая раз¬ноцветная толпа запрудила улицы Земляного города. Как только рати появились на дорогах, ударили колокола всех церквей. Рас¬пахнулись Никитские ворота, и рать вошла в город. Но что это? Впереди рати не только великого князя не видно, но и нет сына его. Ведет рать захудалого рода князь Лыко-Оболенский. Воевода подо¬шел к Геронтию под благословение, тот перекрестил его, колено¬преклоненного, поздравил с победой. Вассиан наскоро окропил его святой водой, и войско двинулось к ликующей толпе. Народ от-сутствие князя даже не заметил — все думали, что князь вошел не в эти ворота, а в соседние.

А у князя с сыном вышла размолвка еще на реке Пахре.

—     Дале я не пойду,— сказал князь,— веди рати ты. Я в Крас¬ное сельцо поеду.

—     Как можно? — возразил Иоанн.— Москва ждет тебя как Ор¬ды победителя, а ты...

—     Меня вся Москва трусом чла,—сказал князь,— недостоин я.

—     А я достоин?

—     А как же! Ты от самой Москвы до Медыни мечом махал где надо, а боле, где не надо... доспехами бряцал — вот ты и по¬красуйся впереди рати. А я же по-стариковски отдохну,— и поехал в сторону Красного сельца. Сын скрипнул зубами и повернул в сторону Домодедова. Рать повелел вести Лыке-Оболенскому, кото-рого москвичи недолюбливали за частые перебежки из одного кня¬жества в другое.

Спустя два дня в Красное сельцо прикатили Вассиан и Марфа. Ивана нашли на площади села — он закладывал с мужиками но-

вую церковь и как раз обтесывал брус. Воткнув топор в бревно, обнял мать, поклонился Вассиану, и невиданное доселе дело: к благословению не подошел.

—    Святая церковь в селе есть — зачем еще одну? — спросила Марфа.

—    В честь ослобонения Руси от неверных думаю храм Пречи¬стой деве поставить.

—    Не рано ли? Орда еще жива, отлежится, раны залижет...

—    Не залижет. Все мною сделано, чтобы не поднялась боле. Скоро о гибели хана Ахмата услышите...

—    В Москву пошто не идешь? Меня вот, святого старца, оби¬дел. Ты же знал, что мы оба этого лыкового князя ненавидим.

Князь ничего не ответил, накинул на плечи шубу, повел гостей в хоромы. Когда разделись, Марфа строго сказала:

—    Ну, хоть теперь благословения попроси, нехристь.

—    У кого мне благих слов просить? У кого? — Князь сверкнул глазами в сторону Вассиана.— У этого выжившего из ума старца, который оскорблял меня весь минулый год устно и письменно? Ты нехристью меня назвала, а я трижды боле вас для христианства сделал, ни единой капли крови не пролив. Видит бог, пошли я по вашему совету рать свою в сечу, теперь бы не ордынцы, а мы раны зализывали. И пришлось бы нам рыскать по пределам, последнее от мужика отнимать, чтобы поминки хану Ахмату везти. А неисто¬вый сей старец и ты же с ним служили бы за убиенных христиан панихиды, и все для вас лепно было бы...

—    Не смей хулить святого владыку! — крикнула Марфа.

 — Ты, матушка, подожди,— Вассиан положил руку на плечо Марфы,— сих речей я ждал и, рассуждая зрело, князя не виню.