—      Давай воротимся... помолимся ищо, а?

—      Хватит, дьяче, нам завтра ко великому князю ехать на¬добно.

—      А вот этого не хочешь?— и Васька вывернул под нос ата¬ману кукиш.

—      Теперь князь, о-го-го! Раньше, бывалоче, войдешь к нему запросто и скажешь: «Иван Василии, мне потребно то-то и то-то», а он: «И сделай. Васька, и все тут». А нонче меня и вовсе к нему не пускают, нонче к нему только Федька Курицын вхож. Теперя его, князя нашего, запросто по плечу не похлопаешь. Теперь он, Иван Василич, божьей милостью государь всея Руси и великий князь Владимирской, Московской, Новгородской, Псковской, Твер¬ской, Пермской и прочая и прочая. Недавно на Литейном дворе от¬лили для князя печатку, а на ней — византийский двуглавый орел. А сие означает, что князь- наш — государь над всем православным миром. И ты к нему ноне не ходок. Ежели боярин перед светлые очи допустит, скажи спасибо.

Слова пьяного дьяка встревожили атамана, и он всю ночь не спал. Вдруг снова раскидают ватажников по княжеским вотчи¬нам, повелят идти под прежних князей — ради чего тогда ушли от вольного донского житья? Василько, грешным делом, думал: при¬ветит его князь особо, пожалует высоким чином, все-таки сильно он помог князю, послав Микеню грабить Сарай-Берке. Теперь при¬шли сомнения, вспомнил Василько княжеский норов: пока в беде, ты нужен — города сулят, а прошла беда — и деревни жалко.

Утром, опохмелившись, вчетвером в одном возке поехали в Москву. Дьяк всю дорогу молчал, жевал какой-то корень, дабы выгнать изо рта винный дух. Сокол был грустен и задумчив, а Ивашка с Микеней сразу же заснули и подняли такой храп, что с испугу шарахались встречные кони.

В Москву приехали ночью. Ватажников определили в съезжую избу, а дьяк Мамырев пошел сразу к боярину Никите Беклемише¬ву Весь следующий день прождали вызова, но их так никто и не позвал. На минутку вечером зашел Мамырев, сказал, что их дела решатся не сразу, и велел пока смотреть стольный град Москву. А Москва за это время изменилась. Даже в кремле все по-друго-

му. Брусяную деревянную избу повалили, на ее месте возводят преогромную палату из белых граненых камней. За собором тоже стройка: поднимают палаты митрополиту. На самой средине крем¬ля псковские мастера возводят огромный собор в честь благой ве¬сти об уходе татар с Угры. Кремлевские стены во многих местах разрушены, на их месте ставятся новые, из темно-красного кирпи¬ча. Из такого же кирпича, замест старых, деревянных, поднимали огромные башни. «Недаром возгордился великий князь,— думал Василько,— есть чем. Во всем величии и силе встает Москва, и великие перемены будут впереди».

Позвали их на другое утро. Разговор с боярином был ко¬роткий.

—  За верность вашу земле Русской,— сказал боярин,— госу¬дарь наш Иван Васильевич вас и людей ваших повелел посадить на Москве в посады, и место вам указано. Ты, Василько Соколов, гы, Ивашка Булаев, и ты, Микеня Ноздреватый, сядете в Китай- городе на улице Варварке. Люди ваши сядут: кто в Замоскво¬речье, кто в Белом городе, кто в Земляном. Избы себе сами строй- го, на это дам вам время — до весны. Дел для ваших людей у нас ноне великое множество. Идите снова в Ростислав и людям раз¬бор сделайте. Ты, Булаев, набери себе людей сколько можешь и поди их на Литейный двор к мастеру Альберти. Будете пушки лить, колокола. Рукомеслом ценнейшим обзаведетесь — будете у государя в чести. Ты, Ноздреватый, бери к себе народ, веди прямо в Белый город. Там жить они будут и будут стены кремлевские за¬ново выкладывать, храмы и палаты строить. А с тобой, Василько, у меня разговор особый будет.