|
Но ее унесли вчера утром, и потом тут, конечно, все выпарили формалином, он, знаешь ли, считается в таких случаях отличным средством. Ганс Касторп слушал кузена с какой-то взволнованной рассеянностью. Засучив рукава и став перед объемистым умывальником, никелированные краны которого поблескивали в электрическом свете, он неприметно скользнул взглядом по опрятно застеленной кровати из белого металла. - Все выпарили... Это здорово, - с довольно неуместной развязностью заметил он, тщательно вымыв и вытерев руки. - Да, метилальдегида не выдерживает самая живучая бактерия, - Н2СО, но от него щиплет в носу, верно? У вас тут первым условием является бес-спорно строжайшая чистота... - Он произнес "бес-спорно" как два отдельных слова, хотя двоюродный брат, став студентом, отучился от этого довольно распространенного произношения и говорил "беспорно"; затем продолжал с большой словоохотливостью: - Что я еще хотел сказать... Ах, да, вероятно, морской офицер брился безопасной бритвой, но, по-моему, такой бритвой, если ее хорошенько наточить, скорее можно порезаться, чем опасной, таков по крайней мере мой личный опыт, ведь я пользуюсь и той и другой... Ну, а когда соленая вода попадает на раздраженную кожу, конечно больно, и он, наверно, привык на службе мазаться кольдкремом, тут ничего особенного нет... - Ганс Касторп продолжал болтать; он сообщил, что у него в чемодане припасено двести штук "Марии Манчини" - это его любимые сигары, на таможне осматривали спустя рукава... Потом передал приветы от разных лиц на родине. - Разве здесь не топят? - вдруг прервал он себя и, подбежав к трубам, пощупал их рукой. - Нет, нас приучают к холодку, - ответил Иоахим. - Но в августе, когда начинает работать центральное отопление, будет гораздо теплее. - В августе, в августе! - повторил Ганс Касторп. - А мне сейчас холодно! Мне ужасно холодно, и зябнет именно тело, а лицу почему-то очень жарко - вот, тронь, видишь, как у меня щеки горят! Предложение тронуть его лицо весьма мало соответствовало характеру Ганса Касторпа и неприятно подействовало на него самого. - Это от воздуха и не имеет никакого значения. У самого Беренса целый день синие щеки. Некоторые люди так и не привыкают. Ну, go on*, а то нам уже не дадут поесть, - сказал Иоахим. ______________ * Пошли (англ.). В коридоре опять показалась сестра, она с любопытством следила за ними близорукими глазами. Но на первом этаже Ганс Касторп вдруг остановился, словно пригвожденный к месту: из-за поворота донеслось какое-то совершенно отвратительное клокотанье, негромкое, но до того мерзкое, что молодой человек сделал гримасу и изумленно посмотрел на кузена. Это был кашель, и, очевидно, кашлял человек. Однако такого кашля Ганс Касторп никогда и ни при каких обстоятельствах не слышал, в сравнении с ним любой кашель показался бы мощным выражением здоровья и жизненных сил, - а тут человек кашлял без всякого вкуса и удовольствия, не отчетливыми и равномерными толчками, а, казалось, он бессильно барахтается в гуще каких-то выделений своего организма. - Да, - сказал Иоахим, - его дело плохо, настоящий австрийский барин, понимаешь ли, изысканный, прямо-таки созданный быть аристократическим наездником. А теперь вот в таком состоянии. Но он еще ходит. Они двинулись дальше, и Ганс Касторп снова заговорил о кашле австрийца. - Не забудь, - сказал он, - что я ничего подобного никогда не слышал, все это для меня в новинку, и, конечно, производит впечатление. Ведь есть так много разных кашлей, - сухой и влажный, влажный менее опасен, как все утверждают, и уж конечно лучше, чем такой вот лай. |
