|
Ничто не мешало чтению. Старый холостяк, хозяин сажалки, дома не был. Тихо прошла темная весенняя ночь. Чтению книги вторили сотни соловьев. Какие-то другие птицы шныряли кругом в камышах и в лозах, поминутно перепархивая и пугливо налетая из темноты на огонь. За Донцом всю ночь раздавалось порывистое, горячее ржание лошади; это жеребец пасся там с косяком кобыл, грызя их и загоняя то в камыши, то в лозы. Где-то в темной вышине прозвенели золотыми трубами, несясь вереницею, журавли. У пустой хатки рыбака, возле сажалки, пропел несколько раз горластый петух. Лягушки неугомонным хором стонали вдали в каком-то укромном болоте. Начинало светать. За Мертвым Донцом явственно забелела полоса зари. Встал туман. Подуло по верхушкам лоз. Ветви верб заколыхались. Кто-то ехал вдали в лодке по Донцу, вероятно, с ночного лова рыбы, сперва затянул песню, а потом крикнул: "Стецько!" "Че-е-го?" - отозвалось ему еще дальше, и эхо разнесло отклик в разные стороны. "Кончай! пора!" "Чую!" - откликнулся голос. И все опять стихло. - Кончил и я! - сказал сам себе Илья, дочитав последнюю страницу книги положений о воле. XIII Вести из острога и из дому Илья встал, хотел помолиться и не мог. Странный рой мыслей встал в его голове: приказ отбывать барщину, то есть, как он понял, отбиваться от барщины, свое мирское управление и рядом с этим соображение, что в книге листы вырваны и что она вообще подложная. "Поспешить разве опять домой? - подумал он, - я дал слово миру все открыть, не утаить ничего! Они ждут меня, надеются. А Настя?" Что-то затрещало невдалеке за лозами. Стали слышны чьи-то шаги. Илья оглянулся, к нему пробиралась осторожная прачка. Он пошел с ней. - Что ты, тетка, как попала сюда? - Ох, бедняк ты, бедняк. Спозаранку кинулась следом за тобой, видела, как ты вчера с вечера заковылял сюда; ну, да и аудитора про тебя расспросила... Ох, беда, беда новая стряслась над тобою. - Что? узнали, ищут меня? - Хуже... Ох, уморилась; знала, что утром пойдешь к греку за деньгами, чтоб уладить, повидаться тебе с суженой-то твоей. Ну... а Талаверка-то горемычный не вытерпел всех горестей, всего разорения... - Ну? - В эту ночь в остроге на вьюшке повесился. Сегодня и похоронят его. Сама видела. Илья, как стоял перед прачкой, так и упал лицом в камыш. - Ах, ты бедный мой, бедный, что с тобою делать! - взвыла прачка. Через два часа Илья и прачка подошли к подгородной ростовской слободке. Найдя аудитора, Илья отдал ему книгу и сказал: - Через два дня жди меня в кабаке на черкасской дороге: здорово угощу! Прачка сказала Илье: - Иди же к греку, бери деньги и приходи вечером к острогу; не увидел каретника, так хоть дочку теперь его увидишь. |
