У источника город еще был
тих. А туда далее, к площадям, прохожий поминутно слышал говор разных
языков: слова итальянские, греческие, французские, татарские и украинские.
Вдали за рекой, на том боку, на низменной стороне сверкал громадный залив
Дона и виднелись в тумане отдаленные слободы и станицы. Там были чисто
степные картины: беспредельность гладких лугов и полей, которых зелень и
ясность переходили мало-помалу в голубые краски и сливались наконец с
туманом небосклона. По зелени первых луговых трав тянулись, пересекаясь,
обозы чумаков с солью, с хлебом и с лесом и подгородные фуры с сеном.
Внизу, правее, были оптовые магазины с сибирским железом, а там опять
хлебные греческие и итальянские магазины. Работа с наступлением весны в
последних шла самая спешная. У крылец на шестах были растянуты, в виде
исполинских навесов, полотняные пелены. Под ними кишмя кишел наемный люд
поденщиков; хлеб "перелопачивался", рассыпался по другим пеленам, сушился,
очищался на грохота и подсидки, насыпался в мешки и тут же грузился внизу
на барки. Работники носили хлеб, бабы и девки зашивали мешки, отгребали
пыль и сор. Везде раздавались веселые шутки, смех и песни. Заработанная
цена платилась по количеству работы, а не поденно.
"Да что же я стою? - подумал Илья, - надо работать! надо достать
двадцать целковых и поскорее". Он пошел в город.
У греческой кофейни толкотня: маклеры стоят на улице и шепчутся о
ценах, о кораблях, об Италии. Издали развевается флаг над домом какого-то
консульства. Напрасно гремят из окон рояли. Напрасно мелькают модные
соломенные шляпы, ленты, цветы и платья. Напрасно звучит итальянская или
французская речь. От пыли нет сил дышать, нет сил пройти.
Дед Зинец посоветовал Илье наняться к греку Андрококи пересыпать
пшеницу, а ночи спать для предосторожности за городом. Так Илья и сделал.
Прошло более недели. Работая из всех сил, Илья рассчитал и сообразил, что
завтра в его кармане будет двадцать целковых. Всячески угождая товарищам,
чтоб его не выдали, он каждый день уделял часть денег на выпивку. Накануне
расчета с хозяйским приказчиком он опять пошел в кабак за Дон. Дешевка на
этот раз была особенно шумна и полна народом. Сотни голосов у прилавка
кричали: "Водки!" Сотни рук тянулись к шинкарю-разносчику с пустыми
штофами. Одни ели, другие пили и плясали. Тут были бабы и девки, писаря и
дьячки, матросы и лоцманы, чумаки и солдаты. Много честного народа,
пропившего последнюю копейку, и немало воров и развратников, способных на
все из одного желания покутить и закрутить буйную голову. Полиция сюда
близко не заглядывала благодаря приношениям откупа. |