В отделе было пусто. Сотрудники разъехались по заданиям или же пропадали в суде, дожидаясь своей очереди, чтобы дать показания. Там вечно приходилось ждать – ждешь и ждешь до обморока или до изменения искового заявления. То присяжный неизвестно почему отсутствует, то заболел основной свидетель. Время уходит в песок, а потом тебя огорошат приговором «невиновен». И даже если вынесут обвинительный приговор, то сведется он к штрафу или отсроченному наказанию. Тюрьмы переполнены, и к заключению под стражу прибегают лишь в крайнем случае. Шивон не считала, что именно это выработало в ней толику цинизма, – просто она научилась здраво смотреть на вещи. Эдинбург теперь нередко обвиняют в том, что полицейских в нем меньше, чем инспекторов дорожного движения. А когда случается что‑нибудь наподобие Саут‑Квинсферри, тут уж вообще начинается бог знает что: этот в отпуске, тот болен, другой пишет отчеты, еще один – в суде, а ведь сутки не резиновые. Шивон знала, что у нее завал работы: из‑за Ферстоуна страдают ее дела. Она все время как бы чувствовала его присутствие, холодела от каждого телефонного звонка, а раз или два ловила себя на том, что направляется к окну посмотреть, нет ли там его машины. Она понимала, что ведет себя неразумно, но ничего не могла с собой поделать. Понимала она и то, что поделиться подобным невозможно, не обнаружив своей слабости.

Опять зазвонил телефон, не на ее столе, а на столе Ребуса. Если никто не ответит, коммутатор переведет звонок на добавочный номер. Она встала и направилась к телефону, мысленно желая, чтобы тот замолчал. Но звонок прекратился, лишь когда она сняла трубку.

– Алло?

– Кто это? – мужской голос, отрывистый, деловой.

– Сержант Кларк.

– Привет, Шив, это Бобби Хоган. – Инспектор Бобби Хоган. Как‑то раз она попросила его не называть ее Шив. Многие пытались ее так называть, сокращая имя Шивон, а на письме нередко нещадно его перевирая. Помнится, и Ферстоун пару раз, фамильярничая, назвал ее Шив. Сокращение это она ненавидела и сейчас понимала, что должна поправить Хогана, но не поправила.

– Очень занят? – вместо этого поинтересовалась она.

– Знаешь, что мне поручено дело в Порт‑Эдгаре? – Он осекся. – Конечно, знаешь. Глупо было спрашивать.

– Хорошо смотришься по телевизору, Бобби.

– Я всегда падок на лесть. Шив, но это не так.

Она невольно улыбнулась.

– А я тут, считай, прохлаждаюсь, – соврала она, косясь на загромождавшие ее стол папки с делами.

– Если мне потребуется помощь, я тебя позову. Джон рядом?

– Наш Вездесущий? Отпросился по болезни. А зачем он тебе?

– Он дома?

– Я могла бы передать ему. – Она была заинтригована. В голосе Хогана слышалось нетерпение.

– Ты знаешь, где он?

– Да.

– Где же?

– Ты не ответил, зачем он тебе понадобился.

Хоган протяжно вздохнул:

– Потому что мне требуется помощь.

– И подойдет только он?

– Насколько я себе это представляю, да.

– Я просто уничтожена.

Он сделал вид, что не заметил ее иронии.

– Как скоро ты сможешь его известить?

– Возможно, сейчас он не совсем в той форме, чтобы быть тебе полезным.

– Если он не на искусственном дыхании, то он меня устроит.

Она оперлась о стол Ребуса:

– Да что такое происходит, в конце концов?

– Попроси его позвонить мне, хорошо?

– Ты в школе?

– Лучше, если он позвонит мне на мобильник.