И вот Морджиана, обладательница прелестных локонов, вдруг стала бояться простуды и пристрастилась к чепцам. Как-то летним вечером, когда они с младенцем, с миссис Крамп и мистером Вулси (или лучше сказать, — когда все эти четыре младенца) смеялись и резвились в гостиной миссис Крамп, играя в какую-то самую что ни на есть бессмысленную игру (толстая миссис Крамп пряталась за диваном, Вулси кудахтал и кукарекал и выделывал всяческие штуки, которыми чадолюбивые джентльмены неизменно забавляют детей), малютка дернул мать за чепчик, чепчик соскочил, и тут все увидели, что Морджиана коротко острижена!

Лицо Морджианы стало красней сургучной печати, и она задрожала.

— Дитя мое, где твои волосы? — взвизгнула миссис Крамп, а Вулси разразился такими яростными проклятиями по адресу Уокера, что, услышь их мисс Прим, с ней наверное сделался бы нервный шок; и, закрыв лицо платком, портной чуть не расплакался.

— Ах он мер-з-ц, ах он такой сякой разэдакий! — рычал он, стиснув кулаки.

Когда за несколько дней до этого случая Вулси проходил мимо «Цветочной Беседки», он видел, как Мосроз расчесывал черные как смоль локоны и с какой-то особенной усмешкой приподнял их, словно для того, чтобы Вулси мог их получше разглядеть. Портной не обратил внимания на этот странный жест, но теперь он понял все. Морджиана продала свои волосы за пять гиней; она, не задумываясь, продала бы руку, если бы этого потребовал муж. Когда миссис Крамп и портной заглянули в ее шкаф, то обнаружили, что она продала почти все свои платья; правда, вещи малютки были целы. С локонами, составлявшими ее гордость, она потому и рассталась, что муж покушался на позолоченную коралловую погремушку малыша.

— Я дам вам двадцать гиней за эти волосы, бессовестный жирный трус! — набросился в тот же вечер маленький портной на Эглантайна. — Сейчас же отдайте их мне, не то я вас убью…

— Мистер Мосроз! Мистер Мосроз! — завопил парфюмер.

— Ну что такое? В чем дело? А ну-ка, чья возьмет! Кто кого, а? Ставлю два против одного за портного, — приговаривал Мосроз, радуясь предстоящей потасовке. (Он видел, как Вулси, проскочив мимо него и даже не заговорив с ним, ворвался в залу и набросился на Эглантайна.)

— Расскажите ему про эти волосы, сэр!

— Ах, эти волосы! Ну так успокойтесь, мистер Наперсток, меня вы не запугаете. Вы спрашиваете про волосы миссис Уокер? Ну так в чем дело, — она продала их мне, вот и все.

— А вы мерзавец, если согласились купить их! Хотите получить за них двадцать гиней?

— Нет, — ответил Мосроз.

— А двадцать пять?

— Не пойдет, — стоял на своем Мосроз.

— Вот вам сорок, черт бы вас побрал, согласны?

— Мне очень жаль, что я не оставил их у себя, — проговорил еврейский джентльмен с неподдельным сожалением. — Как раз сегодня вечером Эглантайн сделал из них парик.

— Для герцогини Плешьстьерн, супруги шведского посла, — вставил Эглантайн. (Его еврейский компаньон не был дамским любимцем и занимался исключительно денежными делами фирмы.) — И как раз нынче вечером этот парик находится в Девонширском дворце, украшенный четырьмя страусовыми перьями и разными другими драгоценностями. А теперь, мистер Вулси, я попрошу вас извиниться.

Мистер Вулси вместо ответа шагнул к мистеру Эглантайну и щелкнул пальцами так близко от его носа, что парфюмер попятился и схватился за шнурок звонка. Мосроз разразился хохотом, а портной, заложив руки за лацканы сюртука, с величественным видом вышел из лавки.

— Дорогая моя, — обратился он вскоре после этого случая к Морджиане, — вы не должны поощрять взбалмошные выходки вашего мужа и продавать с себя последние платья ради того, чтобы он мог разыгрывать в тюрьме знатного джентльмена.