Может, я всё ещё вешу слишком много, подумал он. Или просто недостаточно вынослив.

Раздался ещё один раскат грома.

Так как вершина Хантерс-Хилл, казалось, не приближалась, он посмотрел вниз на щебёнку, пролетающую под ногами, как галактики в научно-фантастическом фильме. Затем он поднял глаза как раз вовремя, чтобы не натолкнуться на рыжеволосую девушку, которая стояла посреди жёлтой линии, держась за колени и ловя ртом воздух. Скотт едва увернулся и увидел вершину холма, находящуюся в шестидесяти ярдах. А ещё один из оранжевых маркеров: 10К. Он сфокусировался на нём и побежал, теперь уже не просто тяжело дыша, а ловя воздух рывками, ощущая давление каждого года из своих сорока двух лет. Его левое колено начало ныть, пульсируя в такт с болью в паху. Пот горячими струями стекал по щекам.

Ты сможешь сделать это. Ты сделаешь это. Ставь на кон всё, что есть.

Почему бы, блять, и нет? Если Нулевой День наступит сегодня вместо февраля или марта, то так тому и быть.

Он пробежал мимо маркера и оказался на холме. Справа была Лесопилка «Пёрдис», слева — хозяйственный магазин «Пёрдис». Осталась пара километров. Внизу он видел центр города; флаги, красующиеся на крышах двадцати с лишним бизнесов; стоящие друг напротив друга, как святые стрелки, католическую и методистскую церкви; забитую до отказа наклонную парковку; полные людей тротуары и два городских светофора. Позади второго находился мост Тин-Бридж, где была натянута жёлтая финишная лента, украшенная индюшками. Перед собой Скотт видел только шесть или семь бегунов. Тот, что в красной футболке, был вторым и подбирался к лидеру. Дейрдре шла в наступление.

Мне никогда её не догнать, подумал Скотт. Слишком большой отрыв. Этот чёртов холм не сломил меня, но порядком вымотал.

Затем его лёгкие, казалось, заработали с новой силой; каждый вдох был глубже предыдущего. Его кроссовки (не ослепительно белые «Адидас», а просто старые грязные «пумы»), перестали быть свинцовыми. Вернулась прежняя лёгкость тела. Это было то, что Милли назвала вторым дыханием, и что профессиональные спортсмены вроде Маккомб, называют эйфорией бегуна. И Скотту это было по нраву. Он вспомнил тот день у себя во дворе, когда согнул колени, подпрыгнул и ухватился за ветвь. Он вспомнил, как бегал вверх и вниз по ступенькам эстрады. Он вспомнил, как танцевал на кухне под песню Стиви Уандера «Суеверие». И сейчас было так же. Не второе дыхание, не эйфория, а парение. Ощущение, что он вышел за пределы себя и мог двинуться ещё дальше.

Спускаясь с Хантерс-Хилл мимо «Олири Форд» с одной стороны и «Зонис Гоумарт» — с другой, он обошёл одного бегуна, затем второго. И вот уже четверо остались позади. Его не волновало, пялились ли они на него, когда он проносился мимо. Всё его внимание было сосредоточено на красной футболке и синих шортах.

Дейрдре выбилась в лидеры. И как только она это сделала, над головой опять громыхнуло — Божий стартовый пистолет — и Скотт почувствовал на шее первые холодные капли дождя. Затем на руке. Он увидел, как они начали покрывать дорогу тёмными пятнами размером с дайм. Теперь по обе стороны Мэйн-Стрит были зрители, хотя до финиша оставалась ещё миля, и полмили до тротуаров. Скотт увидел, как начали раскрываться — как цветы — зонтики. Какая красота. Всё было красивым — хмурое небо, щебёнка на дороге, оранжевый маркер, информирующий о последнем отрезке Индюшачьего забега. Мир выступил на передний край.

Впереди него бегун резко свернул с дороги, встал на колени и повалился на спину, уставившись в дождливое небо с агонией в лице. Между ним и Дейрдре осталось только двое участников.

Скотт пронёсся мимо оранжевого маркера.