— Я Игорь, — представился парень. — Ну, помните, бокс… Вы меня тогда поддержали зачем-то.

Он оглянулся на гопников, к которым подошел четвертый, постарше.

— Идем с нами до остановки, — предложил я, сообразив, что к чему.

Этот парень жил в интернате, а там контингент соответствующий. Видимо, не ладилось у Игоря с интернатовскими, и теперь он прибился к нам, как собака, которая хочет пройти территорию, охраняемую конкурирующей стаей.

— А, помню! — воскликнула Гаечка. — Ты круто дрался!

Минаев стал мрачнее тучи.

— Надо же, запомнили, — улыбнулся Игорь и снова покосился на врагов, которые, видимо, его преследовали, но теперь решили не связываться с превосходящими силами.

У меня взыграла удаль молодецкая. Вот уроды, как четверо на одного, так нормально, а как есть шанс огрести, так сразу заднюю включают. Аж руки зачесались навалять им — просто чтобы не чувствовали себя хозяевами жизни. Что победа будет за нами, и мы даже синяков не получим, это сто процентов.

— Подождите, — сказал я своим и жестом пригласил Игоря отойти.

Пара метров — и слова растворятся в рокоте машин.

— Проблемы? — скорее констатировал, чем спросил я.

— Интернат, — прошипел Игорь, его перекосило от ненависти. — Одни дебилы, блин. Не могу больше. В бубен я им, конечно, настучу, но сколько можно⁈

— Что не поделили?

— Вещи мои им, козлоте, понравились. Так что можно я с вами пойду? Ну, пока они не отстанут.

— Не вопрос.

Мы вернулись к нашим, и на свой страх и риск я объявил:

— Надеюсь, никто не возражает, если Игорь немного потусуется с нами?

Памфилов подскочил к нему и с дикими криками замахал кулаками, Игорь удивленно на него уставился, а Кабанов, подскочив, взял Дена на удушающий, говоря:

— Кто тебя так драться учил, мама? Или бабушка?

Ден обмяк и хрипнул:

— Пашка.

— Точно не моя школа, — мотнул головой я под дружный хохот, осмотрел друзей.

Против Игоря был только Минаев, надувшийся, как голубь-дутыш, но протестовал он молча, потому что обосновать протест было нечем.

Мне думалось, что гопники отстанут от Игоря, подумав, что он с нами, но они, похоже, его задумку разгадали и, держась на расстоянии, шли следом.

Мы набились в троллейбус и, тесно прижатые друг к другу, поехали на вокзал, и Игорь с нами. Правда, оттесненный другими пассажирами, он ненадолго потерялся из вида, но вскоре нашелся, протиснулся ко мне.

— В интернате они продолжат тебя прессовать? — спросил я.

Игорь мотнул головой.

— Там прямых наездов нет, воспитатели все-таки, контроль, но на многое даже директор закрывает глаза.

— Ночные побоища? — предположил я.

— Да каждый день. Правда, там один на один, и желающих выйти против меня быстро поубавилось. К тому же учителя меня любят, там нормальных учеников человек пять от силы, а остальных это бесит.

— Ты в девятом классе?

— Да, там их всего девять. — Помолчав немного, он продолжил: — Я сбежал. Один раз менты вернули, на учет поставили, второй раз — вот сейчас. Так эти поиски организовали, чтобы меня вернуть. Ну и отобрать вещи.

— Отец, как я понял, не объявился?

Игорь погрустнел.

— Сомневаюсь, что он жив. Матери я писал, она ответила, что живет в тесноте и забрать меня не может. Прислала сто баксов, откупилась, — скривился Игорь.

К нам протиснулся Памфилов и прокричал на весь троллейбус:

— Ничто так не сближает, как общественный транспорт! Народ, слушайте анекдот! Горячий анекдот!! В набитом троллейбусе: «Ай, ухи, мои ухи!» «Поздно, уже закомпостировали».