Предполагалось обсудить, «что делать с этим человеком». Во всем, что касалось Карла, Нора почти теряла здравый смысл. Конечно, у бедной Норы был свой личный душевный интерес в доме пастора. Маркус знал, что она написала несколько писем Мюриэль, а в ответ получила лишь короткую уклончивую записку, без всякого намека на возможность встречи. Нора считала, что во всем виноват Карл. «Сам сумасшедший, — говорила она, не особенно теперь подбирая выражения, — и все вокруг превращает в сумасшедший дом». Раньше она то и дело называла Карла «невротиком». Теперь, пополнив свою копилку новыми «историями», она прибавляла: «неуравновешенный», «психопат», «пропитанный злом». У него надо отнять должность. В конце концов речь идет об ответственности перед общиной. Перед епископом надо открыть все, без утайки. Маркус сначала отнесся с насмешкой к этой горячности, но потом задумался. Какое-то излучение, идущее от Карла, затронуло и его.
Ведомый неким инстинктом, Маркус все время скрывал от Норы, насколько он озабочен происходящим с братом. Она бы, конечно, не одобрила того, что он называл своими «экспедициями», и лучше было оставить ее в неведении. Она нашла бы их сентиментальными, опрометчивыми, лишенными самого для нее ценного — прямолинейности. Маркус испытывал своего рода удовлетворение, размышляя, как безнадежно лишены этой самой прямолинейности его чувства по отношению ко всему, что связано с братом. К тому же нельзя было предсказать, чем это рискованное предприятие закончится. Если ему суждено оказаться в нелепом положении, то лучше пусть все останется в тайне. Так или иначе, сейчас ему не хотелось общаться с Норой. Она с изумляющей настойчивостью стремилась воплотить свои намерения — поселить его у себя в верхнем этаже. И смотрела на это так, словно вопрос был уже решен, если не брать во внимание каких-нибудь мелких деталей. При том, что Маркус никакого желания перебраться не выказывал.
Маркус составил план действий. Попросту проникнуть в дом, каким угодно способом, лучше всего через заднее крыльцо или через окно. Если понадобится, убрать с дороги Пэтти — и предстать перед братом. И чем больше росло в нем желание видеть Карла, тем мельче и мельче становились препятствия. Ничто не помешает ему войти в дом. Он считал, что знает своего брата достаточно хорошо, поэтому, если действительно окажется внутри, то самое плохое, что его там ждет — холодная насмешка Карла, может быть, какое-то фальшивое удивление. Стоит ли так волноваться из-за пустяка? Он как раз пытался разобраться в этом вопросе. Чем ты так взволнован, мой дорогой Маркус? Действительно, чем? Увидишь, наконец, Элизабет. А потом будет только счастье. Великий мир сойдет и великий мир воссияет, похожий на свет утраченного детства. Неужели все может случиться совсем не так, совсем по-другому?
В этот вечер Маркус радовался туману. Был девятый час, и он никого не встретил, когда шел через строительную площадку. Ступая как можно тише, он улавливал отзвук собственных шагов, как будто их звук, не имея возможности пробиться сквозь слой тумана, вновь возвращался к его ступням. Окруженный ледяным холодом, он ощущал тепло своего тела с наслаждением, которое его пьянило. Ему надо было собраться с мыслями и передохнуть. Он почти задыхался от волнения. Но это было даже приятно. Наверное, осталось пройти совсем немного. А потом он всмотрится и определит, какие именно окна освещены. И вдруг он задел что-то левой рукой. Это была стена дома. Так вот как. Он подошел и сам того не заметил. Дом был погружен во тьму.
Маркус коснулся стены. Его пальцы скользнули по острому углу. С одной стороны были кирпичи, с другой, похоже, бетон. Он вздрогнул. Ему показалось, что он приближается к западне. Внутри дома пульсировала какая-то угроза. Она словно поднималась над ним, нависала и таяла в тумане. Он вцепился в дом, но беспомощно, как слабеющий противник может на миг вцепиться в более сильного. |