Нет, не зря утверждают, что молчание - золото:
Жасминов говорил редко, но в Россошках почитался за большую умницу. "Его бы с
Явлинским схлестнуть, - поговаривали жители Россошек. - Ох и далеко они оба
пошли бы! Ох и далеко!"
Но сейчас Жасминов ничего к своим словам добавить не успел. Со своего
места встал белый и кипящий гневом Апраксин и долбанул кулаком по столу так,
что карты в стороны полетели.
- Коммуняки тебе не нравятся? - наливаясь кровью так, что усы стали
невидимы на его побагровевшем лице, спросил Апраксин. - Ах ты, контра
недобитая! Ты что ж думаешь, коли партбилет в девяносто втором сжег, так и чист
теперь перед Богом? Да мы таких, как ты, в сорок втором на переправе под
Калачем!.. - Он задохнулся от гнева, закашлялся, и кашель этот, как ни странно,
разрядил напряжение, воцарившееся за столом.
- Не, мужики, - сказал Магомет. - Вы как хотите, а я пойду. Послезавтра
встреча с Аллахом, постричься надо, побриться, барашка зарезать.
- Барашка-то зачем резать? - не поняли сидящие за столом.
- Махан кушать будем, - объяснил Магомет. - Сытый мужчина - смелый
мужчина, смелый мужчина гордый мужчина. Аллах смелых любит.
Некоторое время все молча смотрели вайнаху вслед.
- Интересно, - задумчиво сказал Жасминов, - нас там по секторам принимать
будут или в порядке живой очереди?
- Тебе-то какая разница? - удивился успокоившийся Апраксин.
- Есть варианты, - продолжая о чем-то размышлять, странно отозвался
учитель физики. Поднялся и Степанов.
- Пойду я, мужики, - тонким голосом сказал он, обеими руками приглаживая
светлые кудри, окружающие нимбом лысину. Смотрел он так, как могло бы смотреть
постное масло, дай ему Господь глазки.
- Ты-то куда? - встопорщил усы Апраксин. - Обиделся, что ли? Так я не
тебя, я Жасминова имел в виду. Я-то знаю, что ты свой партбилет за иконой в
горнице хранишь. Посиди еще. Рано. Я сейчас "томатовки" принесу, вздрогнем
малость.
Степанов вздохнул. -
- Другим разом, - горестно сказал он. - Мы вчера с Клавдией поругались.
Мириться пойду. А то ведь и помириться не успеем.
Поднялся и Жасминов.
- И я пойду, - хмуро и недовольно проговорил он, тщетно стараясь не
смотреть на Апраксина. - Вечер уже, а у меня кабанчик некормленый.
Апраксин с Коняхиным остались вдвоем. Апраксин наклонился, собирая
рассыпавшиеся по земле карты, бросил их на стол и задумчиво оглядел пустые
скамейки.
- Ну что, Петрович, по соточке? - предложил. - Я сбегаю.
- Не хочется, - отказался Коняхин. - Что-то сердце давит. Мои-то все в
Сочи уехали. Как они там без меня? Назад вряд ли успеют.
- Ну пошли, коли так, - согласился Апраксин. |